Народ и власть в России. От Рюрика до Путина
Шрифт:
Иван Грозный
Возвращаемся к историческому обзору. Иван IV Грозный (1530–1584) – знаковая фигура для России. При слове «царь» русские обычно вспоминают именно его. Он в самом деле первым официально венчался на царствование (в 1547 году) и олицетворял знаковые качества русского царя: грозную силу власти, ее божественный характер, безусловное подчинение ей и безжалостную расправу со всеми, кто осмеливался или мог осмелиться выступить против нее. При этом Иван Грозный вел бескомпромиссную борьбу с Западом и замирял для России восточные страны: при нем Россия разгромила и присоединила к себе последние остатки Золотой Орды, татарского государства на Волге, и шагнула за Урал, начав присоединение Сибири.
Сама личность царя была необыкновенно колоритной: он не получил хорошего образования, потому что рано потерял отца и мать, а высшей русской аристократии («боярам»), занятой яростной борьбой за влияние при дворе, не было, в сущности, никакого дела до молодого Ивана. Недостаток образования он восполнял чтением, но оно было хаотичным и бессистемным: впоследствии историков поражала «каша», которая содержалась в его посланиях – в них были перемешаны, часто безо всякого смысла, ссылки на римских, греческих авторов, на библейских и мифических героев, а также на незначительные исторические персонажи, запавшие в голову Ивану только потому, видимо, что ему попалась какая-то случайная книга о них.
Развитый не по годам Иван разделял, однако, дикие суеверия, свойственные этому времени: вера в колдунов, в духов, привидения, в порчу и черную магию удивительным образом сочеталась у него с православием.
Он был подозрительным, мнительным и патологически жестоким правителем. Даже в этот жестокий век жестокость царя Ивана ужасала современников. Сам он оправдывался тем, что является хранителем «святой Руси» и истинной православной веры; он считал себя наместником Бога на земле, и как Бог может по своей воле миловать или казнить своих рабов, то есть весь род человеческий, так и царь может распоряжаться жизнью своих подданных. Иван прямо писал об этом в письме к князю Курбскому, когда-то своему другу и ближайшему советнику, бежавшему потом от жестокости царя в Литву: «Жаловать мы своих холопов вольны, а и казнить вольны же». Под «холопами», то есть домашними рабами, понимались все жители государства. А «православная пресветлость», пишет царь, состоит в том, чтобы «царство свое в своей руке держать, а рабам своим не давать властвовать».
За годы правления Ивана Грозного в России было убито (главным образом, зверски казнено) одной только высшей аристократии около 4 000 человек. Царь аккуратно заносил их в свой поминальный список («синодик»), чтобы помолиться за них, но люди низшего сословия этой чести не удостаивались – как типичный представитель феодальной эпохи, царь Иван считал низшее сословие «подлым», не достойным упоминания. Даже имена дворян не всегда упоминались царем в его «синодике» – часто там было написано, что истреблено «великое число» мужчин, женщин и детей, а имена их «ты, Господи, знаешь». Впрочем, личная гвардия царя – «опричники» – были более пунктуальны и в своих отчетах царю сообщали, сколько людей из низшего сословия уничтожили. Так, при разгроме города Новгорода (в 1570 году), где царь заподозрил измену, в одном лишь из отчетов опричников, составленным главным царским палачом Малютой Скуратовым, значатся 1490 человек, а всего в Новгороде погибло, по разным оценкам, от 4–5 тысяч (по данным историка Руслана Скрынникова) до 10–15 тысяч человек (по данным историка Владимира Кобрина) – и это при общем количестве населения города в 30 тысяч человек!
Впрочем, опричники убивали не только жителей собственно Новгорода, но и всей новгородской земли, разъехавшись на 200–300 миль по ее окрестностям. Русская летопись, приводимая в книге «Повесть о походе Ивана IV на Новгород» (Москва, 1969) сообщает, что царь Иван велел обливать новгородцев зажигательной смесью и затем, обгорелых и еще живых, сбрасывать в реку Волхов; иных перед утоплением волочили за санями; «а жен их, и мужеского, и женского пола младенцев» он повелел вязать по рукам и ногам, «младенцев к матерям своим», и «с великой высоты метать их в воду». Кроме того, царь устроил в Новгороде настоящий ад, каким он описан в церковных преданиях, – людей жарили в раскаленной муке, заживо варили в котлах, резали на части. Новгородский летописец рассказывает, что были дни, когда число убитых достигало полутора тысяч; а дни, в которые избивалось 500 - 600 человек, считались счастливыми.
Общее число жертв жестокого царя неизвестно, но все современники единодушны в том, что после Ивана Грозного русская земля «сильно запустела». Не случайно русские с запредельным ужасом проходили мимо места его захоронения в Архангельском соборе Московского Кремля; они крестились и просили Бога, чтобы царь Иван не воскрес.
Первым подробный анализ правления Ивана Грозного провел «отец русской истории» Николай Карамзин. По своим убеждениям он был убежденным монархистом: по его мнению, Иван Грозный стал тем испытанием для России, которое должно было проверить на прочность приверженность народа к самодержавию и православию. Вот как Карамзин пишет об этом в своем обширном исследовании «История Государства Российского»:
«Между иными тяжкими опытами Судьбы, сверх бедствий Удельной системы, сверх ига Моголов, Россия должна была испытать и грозу самодержца-мучителя: [Россия] устояла с любовью к самодержавию, ибо верила, что Бог посылает и язву, и землетрясение, и тиранов; не преломила железного скипетра в руках Ивановых и двадцать четыре года сносила губителя, вооружаясь единственно молитвою и терпением…
В смирении великодушном страдальцы умирали на лобном месте, как греки в Фермопилах за отечество, за Веру и Верность, не имея и мысли о бунте. Напрасно некоторые чужеземные историки, извиняя жестокость Иванову, писали о заговорах, будто бы уничтоженных ею (сейчас эту традицию подхватили российские апологеты Ивана Грозного, но об этом позже. – Э.Ф.): сии заговоры существовали единственно в смутном уме Царя, по всем свидетельствам наших летописей и бумаг государственных. Духовенство, бояре, граждане знаменитые не вызвали бы зверя из вертепа Слободы Александровской, если бы замышляли измену, взводимую на них столь же нелепо, как и чародейство. Нет, тигр упивался кровью агнцев и жертвы, издыхая в невинности, последним взором на бедственную землю требовали справедливости, умилительного воспоминания от современников и потомства!..
Жизнь тирана есть бедствие для человечества, но его История всегда полезна, для Государей и народов: вселять омерзение ко злу есть вселять любовь к добродетели и слава времени, когда вооруженный истиною писатель может, в правлении Самодержавном, выставить на позор такого Властителя, да не будет уже впредь ему подобных! Могилы бесчувственны; но живые страшатся вечного проклятия в Истории, которая, не исправляя злодеев, предупреждает иногда злодейства, всегда возможные, ибо страсти дикие свирепствуют и в веки гражданского образования, веля уму безмолвствовать или рабским гласом оправдывать свои исступления.
…Если иго Батыево унизило дух Россиян, то без сомнения не возвысило его и царствование Иваново».
В конце XIX века Василий Ключевский, являющийся признанным классиком русской исторической науки, так писал об Иване Грозном («Исторические портреты»):
«Иван рано осиротел – на четвертом году лишился отца, а на восьмом потерял и мать. Он с детства видел себя среди чужих людей… Как все люди, выросшие среди чужих, без отцовского призора и материнского привета, Иван рано усвоил себе привычку ходить, оглядываясь и прислушиваясь. Это развило в нем подозрительность, которая с летами превратилась в глубокое недоверие к людям.
Безобразные сцены боярского своеволия и насилий, среди которых рос Иван, были первыми политическими его впечатлениями. Они превратили его робость в нервную пугливость, из которой с летами развилась наклонность преувеличивать опасность, образовалось то, что называется страхом с великими глазами. Вечно тревожный и подозрительный Иван рано привык думать, что окружен только врагами, и воспитал в себе печальную наклонность высматривать, как плетется вокруг него бесконечная сеть козней, которою, чудилось ему, стараются опутать его со всех сторон. Это заставляло его постоянно держаться настороже; мысль, что вот-вот из-за угла на него бросится недруг, стала привычным, ежеминутным его ожиданием. Всего сильнее работал в нем инстинкт самосохранения…