Народная империя Сталина

Межвоенное двадцатилетие… Термин этот давно устоялся, прочно вошел в словари историков и политологов. Определяется же он двумя датами: подписанием победителями в Первой мировой войне, странами Антанты 28 июня 1919 года в Версале мирного договора с побежденной Германией, только что ставшей республикой, – и нападением нацистской Германии 1 сентября 1939 года на Польщу, что послужило началом Второй мировой войны.

Но Версальский мир оказался на редкость хрупким, непрочным. В действительности продлился не два десятилетия, а всего одно. Во всяком случае, для Восточной Азии. Японию, практически не участвовавшую в войне, не удовлетворило приобретение бывших германских колоний – Каролинских, Марианских и Маршальских островов в Тихом океане, порта Цзяо-чжоу (Кяочао) на китайском Шандуньском полуострове. В ночь на 19 ноября 1931 года, воспользовавшись как предлогом взрывом полотна Южно-маньчжурской железной

Советско-японская граница, прежде практически морская, увеличилась почти вдвое – за счет появления весьма протяженного, от Владивостока чуть ли не до Читы, сухопутного участка. На нем почти сразу же разместилась мощная японская армейская группировка, генералы которой не скрывали своих агрессивных устремлений.

Но первыми расценили происшедшее как угрозу для СССР отнюдь не в Москве. Посланник США в Китае Джонсон сообщал 13 января 1932 года в государственный департамент: «Я все более и более убеждаюсь, что японские действия в Маньчжурии должны рассматриваться больше всего в свете русско-японских отношений, чем китайско-японских… Высшие военные власти Японии пришли к заключению, что для них имеется возможность действовать в Маньчжурии и продвинуть японскую границу дальше на запад в подготовке к столкновению с Советской Россией, которое они считают неизбежным».

Советское руководство, занятое нелегкими проблемами, связанными с индустриализацией, поначалу не захотело поверить в серьезность возникшей на Востоке угрозы и уповало на иное, безопасное для СССР развитие событий. Дело в том, что буквально накануне японской агрессии, 11 ноября 1931 года, в небольшом городе Жуйцин на юго-востоке Китая, открылся I Всекитайский съезд Советов. Он провозгласил образование Китайской советской республики, сформировал Совет народных комиссаров во главе с Мао Цзэдуном и Реввоенсовет, который возглавил Чжу Дэ. Советское правительство и руководство китайской компартии, узнав о событиях в Маньчжурии, тут же обратились к гоминьдану с предложением прекратить шедшую пять лет братоубийственную гражданскую войну и создать единый антияпонский фронт. Чан Кайши отклонил это предложение и бросил все имевшиеся в его распоряжение силы против советских районов. Однако те устояли, отразили нападение. Более того, 5 апреля 1932 года Китайская советская республика объявила Японии войну.

Как свидетельствуют факты, Сталин решил, что новая ситуация коренным образом изменит положение в Китае. Приведет рано или поздно к образованию общего фронта коммунистов и гоминьдана, который и вынудит Японию повернуть свои армии на юг, от советской границы. Потому-то Сталин попытался сделать все, лишь бы не провоцировать Токио. Предложил начать переговоры о продаже принадлежащей Советскому Союзу Китайской восточной железной дороги (КВЖД), потребовал полного прекращения «подрывной работы ОГПУ и Разведупра в Маньчжурии» [1] . И в то же время остался равнодушным к предложению национального, гоминьдановского Китая восстановить дипломатические отношения, разорванные еще в 1929 году, и заключить пакт о ненападении, 19 июня писал из Сочи, где он находился в отпуске, в Москву Молотову, что США «пытаются вовлечь нас лаской в войну Японией… Предложение нанкинцев о пакте ненападения – сплошное жульничество. Вообще нанкинское правительство сплошь состоит из жуликов», правда, на всякий случай сделал оговорку: «Это не значит, конечно, что мы не должны считаться с этими жуликами или их предложением о пакте ненападения» [2] . Но уже через девять дней, скорее всего под влиянием наркома иностранных дел М. М. Литвинова, стал менять свое отношение к проблеме. 28 июня указал остававшимся в Москве членам узкого руководства Молотову, Кагановичу, Шилову и Орджоникидзе: «Согласен, что в отношении Нанкина нужна сдержанность, но позицию сдержанности нужно проводить так, чтобы не получилось отталкивание нанкинцев в объятия Японии. Этот вопрос, как и вопрос о наших отношениях с Америкой, имеет прямое отношение к вопросу о нападении Японии на СССР. Если Япония благодаря нашей излишней сдержанности и грубости к китайцам заполучит в свое распоряжение нанкинцев и создаст единый фронт с ними, а от Америки получит нейтралитет, – нападение Японии на СССР будет ускорено и обеспечено. Поэтому сдержанность в отношении нанкинцев, а также американцев не должна превращаться в грубость и отталкивание, не должна лишать надежды на возможность сближения…» [3] .

Заняв такую – промежуточную – позицию, Сталин не спешил с принятием окончательного решения. Да, с его согласия в Москве заведующий 2-м восточным отделом НКИД Б. П. Козловский и в Женеве М. М. Литвинов начали вялотекущие переговоры с представителями национального Китая. На этих переговорах обсуждалась возможность восстановления полномасштабных дипломатических отношений, которые, мол, позволят позже вернуться к вопросу о пакте о ненападении. И лишь для того, чтобы оказать давление на Японию, 1 июля «Известия» оповестили мир о проходивших беседах. Но в то же время, и не менее официально, советское руководство оценило события в Жуйцине как важную победу тактики и стратегии Коминтерна. В тезисах по докладу О. В. Куусинена 12-му пленуму ИККИ, одобренных Сталиным 16 августа [4] , с нескрываемой гордостью отмечалось: «Наступил конец относительной стабилизации капитализма… В Китае – революционная ситуация, на значительной территории – победа советской республики… В Китае – массовый подъем антиимпериалистической борьбы, развертывание советского движения, крупные успехи героической китайской Красной армии…» [5] .

Только четыре месяца спустя Сталин отказался от надежды на скорую победу революции в Китае. 12 декабря 1932 года в Женеве М. М. Литвинов и глава китайской делегации на Конференции по сокращению и ограничению вооружений Янь Хойцин обменялись нотами, объявившими о восстановлении нормальных дипломатических и консульских отношений между СССР и нанкинским правительством [6] , отношений Москвы с той самой властью, которая шестой год вела кровопролитную борьбу с коммунистами, с Китайской советской республикой. Правда, пакт о ненападении с Нанкином был заключен только 21 августа 1937 года, уже после открытого нападения Японии на Китай.

Еще более взрывоопасная ситуация начала складываться в Европе, а причиной тому стали события в Германии. На эту страну, как на самый надежный центр пролетарской революции, по-прежнему продолжали делать ставку Г. Е. Зиновьев и Н.И Бухарин. 14 октября 1928 года «Правда», редактируемая Бухариным, опубликовала подборку материалов без подписи «Какое дело русскому крестьянину до германской революции», в которой утверждалось: «Соединение самой могучей техники и промышленности Германии с сельским хозяйством нашей страны будет иметь неисчислимые благодетельные последствия. И та, и другая получат громадный толчок к развитию. Только тогда наше сельское хозяйство получит дешевые и лучшие машины в нужном количестве и сможет дать такое количество продуктов, что хватит накормить с избытком не только двухсотмиллионное население (СССР и Германии. – Ю.Ж.), но и всю Европу».

В том же был непоколебимо уверен и Зиновьев. Две недели спустя в той же «Правде» заявлял: «Союз с победоносной пролетарской революцией (в Германии. – Ю. Ж.) может быстро и радикально обезвредить опасные стороны нашего нэпа. Союз пролетарской Германии и Советской России создал бы новую фазу нэпа, ускорил бы и упрочил бы развитие нашей государственной промышленности и подрезал бы в корне тенденцию новой буржуазии занять господствующее положение в хозяйстве нашего Союза Республик» [7] .

Практически то же утверждал Троцкий. «Мы сейчас, – писал он, – несомненно подходим вплотную к одному из тех исторических узлов, которые определяют дальнейшее развитие на ряд лет, а по всей вероятности, и десятилетий. Центром европейских и мировых проблем является Германия» [8] .

Но четыре года спустя, в 1932-м, в Германии на прошедших внеочередных выборах в рейхстаг КПГ оказалась на третьем по поддержке избирателей месте. После нацистов и социал-демократов. Такое же положение сохранилось и после новых выборов, прошедших 6 ноября. Коммунисты получили всего 100 мандатов из 608, социал-демократы – 121, нацисты – 196.