Народный депутат
Шрифт:
Младен уходит.
Еврем, Даница.
Еврем (смущен, растерян, не знает, что ему делать, с чего начать). Что я хотел сделать?… (Вспомнил.) Ах, да… Нет, не то! Не знаю, с какого конца начинать?… Вот, брат, положение. Хоть бы кто-нибудь подсказал, что мне делать. (Думает.) Придумал. Младен! (В другую дверь.) Даница! Даница!
Входит Даница.
Даница. Что такое?
Еврем. У тебя
Даница. Вот уж нет!
Еврем. Но все равно, тебе легче написать, чем мне. Мне легче поднять сто килограммов, чем написать одно «а«. Нет у меня на это таланта. Да и то, разве может человек ко всему талант иметь? (Взволнован, возбужден, ходит по комнате и что-то бормочет.)
Даница. Да что с тобой?
Еврем. Они вот-вот придут, понимаешь, вот-вот придут, а я должен держать речь. А они вот-вот придут!
Даница. Кто придет?
Еврем. Кто? Депутация! Знаешь ли ты, что такое депутация? Граждане, цвет гражданства, народное сознание, демонстрация. А знаешь ли ты, что это значит, когда народное сознание входит в дом? Хотел бы я видеть, кто бы при этом не растерялся.
Даница. И ты должен им говорить?
Еврем (орет). То-то и оно, что должен! И хотя бы предупредили заранее! Ну, откуда человеку может так вдруг прийти что-либо умное в голову? Люди божьи, что же мне делать-то? А этот еще про спирт вспоминает. «Спирт»! Пришел бы да посмотрел, какой тут спирт!.. Ну вот что, садись скорее и пиши.
Даница. Бумаги нет.
Еврем. Конечно, нет. Разве кто из нас думал, что она потребуется? (Достает из кармана ворох бумаги и какое-то письмо, читает подпись.) «Отец Спира». (Читает.) «Но если ты уверен, что сумеешь меня оправдать и отвратить от меня обвинение в прелюбодеянии со служанкой моей…» (Говорит.) Вот, на, тут половина чистая. (Отрывает половину листа и подает Данице.) Пиши скорее!
Даница садится, макает перо.
(Взволнованно шагает по комнате, думает, грызет ногти.) Сказать им «господа»? Нет, лучше я скажу им «граждане», или, постой, зачеркни «граждане», напиши: «Братья!» Написала «Братья!»?
Даница. Написала.
Еврем. Так, хорошо. Начало сделано… (Думает.) Теперь надо– бы что-нибудь сказать людям. Нельзя ведь только одно слово «братья» сказать и на этом кончить. (Опять думает.) Пиши… Э, так, сейчас, и как же это они так неожиданно… Пиши… Пиши… Нет, постой, не смей ничего писать! (Хватается за голову и тупо глядит в пол.)
Даница. А знаешь, отец, господин Ивкович написал дивную речь, он будет читать ее своим избирателям.
Еврем. Конечно, ему легко было писать. Он наперед знал, что ему придется выступать. А откуда ты знаешь, что у него дивная речь?
Даница. А она у него на столе лежит. Это то самое «кое-что», которое я читала в его комнате. Помнишь, ты еще ругал меня. Это и есть его речь. Я ее нашла на столе и прочла. Дивная речь!
Еврем. Хорошо. Что он там пишет? Помнишь ли ты хотя бы начало?
Даница. Нет, не помню!
Еврем. Что ж ты, совсем дура? Неужели не могла запомнить хотя бы первые слова?
Младен, те же.
Mладен (вбегает и кричит). Идут!
Еврем (испуганно). Кто
Младен. Они идут, вот-вот здесь будут!
Еврем. Да не ори же ты, бог мой! Объясни толком, кто идет? (Хватает Младена за плечи, трясет его.) Говори, кто идет?
Младен. Народ, депутация. Прибежал официант из кофейни, говорит: «Послал меня господин Секулич, велел сказать хозяину Еврему, что идут они».
Еврем (совсем растерялся). Идут, ну конечно идут. Может, уже совсем близко, а я еще и не знаю, с чего начну. (В смущении шарит по карманам, находит звонок, звонит. Вздрагивает, будто обжегся, бросает звонок на пол.) Что это? Откуда здесь опять этот звонок? И зачем он мне? (Крестится.) Господи боже, чем же все это кончится! (Замечает Младена, набрасывается на него.) А ты что здесь стоишь, как… Ступай, ступай во двор и, как только они покажутся на углу, беги и скажи мне.
Младен уходит.
(Данице.) А ты иди приготовь угощение!
Даница. И ракию?
Еврем. Да, и ракию!
Еврем один.
Еврем (поднимает с пола звонок, ставит его на стол). Ну что ей стоило запомнить хотя бы начало из его речи. (Ходит по комнате.) Должно быть, уже подходят? (Глядит в окно.) Нет, еще не видно. А что из того? Все равно ведь у меня ни слова не написано. А они идут, вот-вот придут… (Опирается на стол.) Братья! (Нащупывает звонок, хватает его и бросает на пол.) А у него, должно быть, и в самом деле дивная речь. Даница читала, говорит: дивная речь. И такая речь валяется без дела там, на столе, а у меня – ни слова. (Вдруг его осенило.) Бог мой, а ведь можно… зачем ей без дела валяться… а он ведь и другую может написать. (Прислушивается.) Кажется, уже подходят? Боже, они в самом деле идут! Ох, бог мой, за что же такая напасть. (Подходит к двери Ивковича, прислушивается.) Нет его, агитировать ушел.(3заглядывает в скважину.) А речь вон там на столе лежит… (Достает ключ из кармана.) Молодец этот Секулич, во-время посоветовал шкаф отодвинуть. (Медленно открывает дверь, озирается и шепчет.) Он и другую может написать. (Входит в комнату Ивковича, потом возвращается, радостный, с речью в руках. Забывает закрыть за собой дверь. Вошел, разворачивает речь и разглядывает.) И что главное – четко написано!
С улицы доносится шум.
Еврем, Младен, граждане.
Младен (вбегает). Вот они!.. (Широко распахивает двери.) Входите, входите!
Входит толпа разнообразных типов. Полупьяные, они толкутся в дверях, подталкивая один другого вперед. Среди них и Срета. Еще в дверях по его команде все кричат.
Граждане. – Да здравствует хозяин Еврем Прокич!
– Да здравствует народный депутат!