Нарты. Адыгский эпос

Автор неизвестен

Ан-Ак выглянул из-за горы. Он взмыл в небо, кинулся на землю, схватил могучими когтями Шхацфицу и унес ее к себе, на вершину ледяной скалы.

Проспав семь суток, Шауей проснулся. Красавицы Шхацфицы с ним не было.

Взбежав на соседнюю гору, долго и громко окликал Шауей Шхацфицу, но она не отозвалась. Сев на землю, думал-гадал Шауей, куда подевалась Шхацфица? Что с ней случилось? Сама ли скрылась от него, как прежде, или же ее похитили? Так или этак, но Шауей решил, что без Шхацфицы он домой не вернется.

Сойдя к месту ночлега за своей буркой, Шауей увидел, что она забрызгана кровью. Осмотревшись вокруг, Шауей заметил следы крови, ведущие куда-то в сторону. Это кровь Шхацфицы каплями падала на землю из-под когтей орла, когда Ан-Ак летел со своей добычей.

— Еге-гей! — воскликнул витязь, накидывая бурку. — Шхацфицу от меня кто-то унес. Стыд и позор! Пока я спал, у меня отняли жену. Если не найду ее живую или мертвую, если не отомщу похитителю — не жить мне на свете!

И Шауей отправился на поиски Шхацфицы по кровавому следу. Без отдыха и сна, в зной и в холод, в дождь и в буран стремился он все дальше и дальше, не встречая на пути ни людей, ни зверей.

Однажды переправлялся он через большую гору и увидел впереди, что небо полыхает зарницами, то темнея, то озаряясь. Шауей догадался, что это Шхацфица дает ему весть о себе и указывает дорогу. Дорога эта вела к ледяной скале Ан-Ака.

Шауей приблизился к подножью скалы и выждал миг, когда Шхацфица закрыла лицо черными косами, чтоб он мог подняться, незамеченный орлом.

Шауей чуть тронул поводья, и Джамидеж перемахнул на вершину.

Увидев неподалеку Ан-Ака и Шхацфицу, Шауей тихонько слез с коня и подкрался к орлу.

Ан-Ак стоял спиной к Шауею, а под правым его крылом, под теплым орлиным пухом, сидела красавица Шхацфица. Не затем похитил ее Ан-Ак, чтобы съесть или убить, а потому что любил ее.

Только было Шауей размахнулся мечом, Ан-Ак заметил его, отпрянул, налетел на витязя вихрем, придавил к земле и стал яростно рвать когтями, хлестать крыльями.

Шхацфица кинулась на помощь Шауею. Но не успела она добежать, как Шауей поднял орла за крылья и разорвал пополам. Потом отсек ему голову и выдернул крылья. До самого подножья обагрила скалу кровь Ан-Ака.

Увидев, что Ан-Ак убит, Шхацфица крепко обняла Шауея.

— Я знала, что ты найдешь меня! — воскликнула она. — Дни и ночи я ждала тебя и боялась, что ты не одолеешь страшного орла. Теперь уже никто не поме шает нашему счастью!

— Пусть твое светлое лицо всегда озаряет нарт ские земли! — сказал Шауей, и Шхацфица ответила:

— Пусть этот свет будет нартам на счастье!

Шауей посадил Шхацфицу на коня и отправился к нартам, прихватив с собою крылья орла.

Когда услышали нарты, что Шауей, убив свирепого Ан-Ака, возвращается со своей женой, красавицей Шхацфицей, все, от мала до велика, собрались, чтобы встретить витязя. Когда Шауей и Шхацфица приблизились к нартским селениям, нарты шумным шествием направились им навстречу. В пути они плясали и веселились. Они встретили Шауея в широком Нартском Поле, провозгласили в честь его богатырскую здравицу и вместе со Шхацфицей торжественно проводили на санопитие. Семь дней и семь ночей пировали нарты, прославляя непобедимого Шауея, сына Канжа, единственного сына Нарибгеи.

Шхацфица, поселившись у нартов, озаряла их земли светозарным своим

лицом.

Так Шауей и Шхацфица прожили свой век, и счастье их не омрачилось ни разу.

СКАЗАНИЕ О ДАХАНАГО

Говорит сказанье нартов: "Кто красивей всех красавиц?" Красотою славясь дивьей, Всех красивей — Даханаго. Нету равной Даханаго: Светозарна дни и ночи,— Ей сродни весною солнце И луна во тьме осенней. Руки белые во мраке Светом светятся лучистым, Брови — ласточкины крылья, Косы — шелка шелковистей. На щеках — зари румянец, А глаза — как звезды блещут. Кто ни взглянет — всех пленяет, Все сердца пред ней трепещут…" Говорит сказанье нартов: "Кто отважней всех отважных? Витязей затмив отвагой, Всех отважней — Даханаго. Всадник доблестный в походе, — Кто девицу в нем признает? Серебрится грудь кольчугой, Всадником скакун гордится. На море — непобедима, На земле — неукротима, Как стрела — неотвратима В битве грозной Даханаго. Конь ее руке послушен: Догоняющий отстанет. Молнией в руке оружье: Нападающий погибнет…" Говорит сказанье нартов, Что деянья Даханаго — Обездоленным на благо, Что она — людское Счастье. Здесь, в Стране могучих Нартов, Выше туч — ее твердыня На вершине горной, льдистой, Над скалистой черной бездной. Неприступны гор отроги, — Не найти дороги к Счастью. Нет в ее обитель входа, Нет и выхода оттуда… Дни и ночи к Даханаго Жадно витязи стремились: Каждый жаждал дивной власти, Счастьем завладеть пытаясь. Ясновидица, их алчность Разгадала Даханаго, Распознала властолюбцев, Себялюбцев силу злую. И когда, пройдя преграды, Доходили до твердыни,— Их она копьем сражала И стрелой пронзала меткой. Той вершины девяносто Девять витязей достигли: Все погибли на жестоком Поединке с Даханаго…" …Так рассказывая, нарты Вкруг огня сидели. К старцам Тут пастух-табунщик нартский — Юный Япанес — подходит. "Пусть огонь ваш не угаснет!" — Он слова привета молвил, Старцам низко поклонился И спросил: "О чем беседа?" Усмехаясь, нарт ответил: "Говорим о Даханаго, Кто красивей всех красавиц, Кто отважней всех на свете, Кто в горах над нами мчится На коне летучем альпе, Чья твердыня выше тучи На вершине горной льдистой… Люди Счастьем Недоступным Называют Даханаго. Звери сторожат тропу к ней, Охраняют великаны… Если смел, силен, удачлив,— Ты седлай в дорогу клячу, Забирай собачью свору, Захвати орла ручного… Ей покажешь губанеч свой, — Примет шкуру за кольчугу… Если скажешь, что пастух ты, — Назовет тебя супругом… Девяносто девять храбрых Витязей сразила дева; Нехватает счетом до ста, — Ты — сраженный — станешь сотым…" Как от мухи, отмахнулся Япанес от смеха нартов,— Но зачем же старцы-нарты Приняли его за труса? И сказал пастух в обиде: "Нарты! Я узнаю правду: Разыщу я Счастье, если Счастья на земле обитель. Докажу свою отвагу,— Если я в бою не сгину, Покорю я Даханаго, Приведу ее в долину!.." Больше не сказал ни слова. Сборы в дальний путь недолги: Не берет собак-самиров, Не берет орла ручного. Он берет свой меч булатный, Лук с тугою тетивою, Стрелы острые в колчане. Серого коня седлает И, надев на грудь кольчугу, Нежно с матерью-старухой Он простился у порога И пустился в путь-дорогу. * * * Едет всадник, сна не зная, Сна не зная и покоя. Скакуна опережая, Мысль стремится к Даханаго, К той, кто днем как солнце светит, Кто луной сияет ночью, Кто красивей всех красавиц, Кто для всех бездольных — Счастье. Конь быстрей стрелы в полете,— Япанес коня торопит: Путь его — путь испытаний, И скитаний, и страданий. Даль туманы застилают, Черные зияют бездны, С гор наперерез — потоки, За горами — лес высокий. Япанесу нет преграды: Скачет конь по горным склонам, Над горой взлетает птицей, Мчится в дебрях буреломом. Путь чем дале — тяжелее. Ураган настиг в ущелье, Шалый, бьет он Япанеса, Как соломинку, о скалы. Ураган затих, — навстречу Ливень с градом, град свинцовый, Нет ограды, — сквозь доспехи Он молотит Япанеса. Град прошел, — на смену вьюга, Снег, мороз; как лед — кольчуга. В губанеч свой завернулся Япанес и усмехнулся… Пройденных дорог не смерить, Пройденным горам числа нет. Конь в пути не снес напастей, — Одинок Искатель Счастья. Он идет, не зная страха, Устали не зная, к цели. И ведет его вожатый — Мысль о дивной Даханаго… * * * Мать страдает: "Где ты, сын мой?.." Сны дурные снятся старой. Мать гадает на фасоли, На лопатке на бараньей. Но отгадки — только горе: То дракон глотает сына, То в пустыне сын блуждает, То в пучине моря тонет. "Псатха! Псатха! — мать взмолилась. — Будь защитой нерушимой! Нами чтимый, вездесущий, Жизнь Дающий, сделай милость: Усмири гнев урагана, Укроти бурана ярость, Ярость моря-океана, Успокой старухи старость. Ты дракона на дороге Затаи в глухой берлоге. Ты арканами стальными Зааркань зверей голодных. Если море перед сыном И непроходимы горы, — Крылья сыну дай. Верни мне Япанеса невредимым…" Белую козу приносит В жертву мать и снова просит: "Псатха! Псатха! Сделай милость: Дай такую сыну силу, Чтоб не стал он льдинкой в стужу, Не сгорел в огне былинкой, Чтоб живым под кров родимый Сын единый мой вернулся…" * * * Мать вдали скорбит о сыне. Серый конь гниет в пустыне. Вдаль идет неутомимый Япанес — Искатель Счастья. Перевал за перевалом— От рассвета до заката. Обыскал леса и горы — Нет и следа Даханаго. К ночи он у горной речки На привал стал; из кресала Огоньку добыл, и пламя Над костром заполыхало. Вдруг из-за утеса вышел Ни разбойник, ни охотник, А старик в оленьей шкуре, Брови, словно сыч, нахмурив. Крикнул Япанес: "Прохожий! Коль добро творишь ты в жизни,— Тха добро воздаст сторицей. Если зло таишь ты в сердце,— Пусть терновником колючим Зарастет твой рот лукавый, Пусть живот твой тощий вспучит Жгучею травой-отравой. На земле ищу я Счастье. Пройденному нет и счета. Как найти мне Даханаго? Где пути к ней? Дай совет мне…" Посмотрел старик зловеще, Погрозил рукой костлявой, Бородой седой затрясся, Самострел схватил заплечный И, ворча, стрелу нацелил,— С тетивы стрела слетела, Просвистела, промелькнула, Пастуху в бедро вонзилась. Крикнул нарт: "Эй, ошалелый! Стрелы и в моем колчане. Чем, скажи, тебя обидел? Ты за что меня поранил?.." "Я — хранитель Даханаго,— Прохрипел старик свирепый. — Сторожу я дни и ночи К ней тропу-дорогу в крепость. Здесь — владенья Даханаго. Нет от стрел моих спасенья. Кто пришел на эту землю,— Тот нашел свою погибель. Смерть!" — вскричал старик, спуская С тетивы стрелу другую. На лету стрелу слепую Япанес поймал и тут же С лука своего направил В грудь косматую, и рухнул, Словно сухостой под бурей, Злой старик в оленьей шкуре… * * * Мертвеца во тьме покинув И на меч свой опираясь, Япанес пошел лощиной, На вершину пробираясь. Путь чем дале — тяжелее. Лес дремучий по ущелью, А в лесу дремучем — лютый Зверь рыскучий, гад ползучий. Окружала волчья стая, Змеи в зарослях шипели, Львы рычали, крались тигры, Каждый шаг подстерегая. Мало стрел у Япанеса, — Стал к скале, обороняясь. Бьет зверей, бросая глыбы, И мечом сечет без счета. "Мать-земля! Людское Счастье Я ищу, — дай сыну силу!" — Лишь сказал — и ощутил он В жилах силу исполина. Меч — как молния во мраке. Змеи в корчах извивались, Звери, кровью истекая, Издыхая, расползались. Всех зверей побил отважный И, на меч свой опираясь, Из лощины страшной вышел На скалистую вершину. Перед новым перевалом На ночлег остановился. Был ему подстилкой камень, Снег — пуховым покрывалом… Поутру, заиндевелый, Над горами встретил солнце, Губанеч надел на плечи, Отточил свой меч о камень, И, с горы сойдя в долину, Подошел к реке широкой; Брод нашел он, — вдруг навстречу, Человечий запах чуя, Над горой дракон поднялся — Охранитель Даханаго; Пасть зубастую ощерив, Бил хвостом о дальний берег. Япанес не взвидел света: Меч скользил, и стрелы гнулись. Чешуей-броней гремящий, Пасть над ним разинул ящер. "Мать-земля! Людское Счастье Я ищу, — дай сыну силу!" — Лишь сказал — и ощутил он В жилах силу исполина. Мигом выхватил из ножен Нож свой острый, двусторонний, Подскочил и в пасть драконью Нож всадил, и, пораженный, Стих дракон с раскрытой пастью… Япанес, не медля, бродом Переправясь чрез стремнину, Поспешил к твердыне Счастья. * * * Скоро ль, долго ль, — горным склоном Он взбирался неустанно И нежданно на подъеме Повстречался с великаном. Перескакивая скалы, Шел иныж шестиголовый, Шел дозором одноглазый Страж суровый Даханаго. Гром гремел на перевале: Песню пел он; запевала Голова одна, другие Пять голов ей подпевали. Сразу песнь прервал, завидев Япанеса, одноглазый. Заорал иныж горластый: "Эй ты, коротыш-мальчишка! Здесь владенья Даханаго. От меня не жди спасенья: Кто пришел на эту землю, Тот нашел свою погибель…" Япанес в ответ: "Верзила! Злись, хули, да помни меру! Сын земли я этой милой, Мне она — защитой верной. Не кричи, иныж кичливый,— Не из тех я, кто отступит. Если зло таишь, трусливый,— Не из тех я, кто прощает. Я — пастух из рода нартов. Счастье я ищу народу. Коль не глух, не глуп и честен,— Укажи дорогу к Счастью…" Заворчал иныж с презреньем: "Ты о чем, малыш, бормочешь? Уж не хочешь ли со мною — Мышь с горою — побороться? Ждал я удальца такого! Вколочу тебя я в землю, Раздавлю мальца, как муху, Растопчу и прах развею!.." Шесть голов косматых злятся,— Приближается нещадный. Камни под ногой дробятся, — Низвергается громадный, Япанес свой меч наставил, — Грудь мечом пронзил иныжу, Шесть голов срубил он с маху, Кровь ручьем с горы взбурлила. Тут померкло небо. Хлынул Ливень, землю заливая; Взвились молнии, как змеи; Вихрь валил деревья валом; С грохотом шатало горы, Скалы падали на скалы… Вдруг затихло все в мгновенье, Как по вещему веленью: Стихли недра, стихли горы, Улеглись в гнездовье ветры, Бор вдали застыл в безмолвье, В берега вошли потоки. Лишь неслась по небу туча, Громыхая на рассвете, И сверкали плети грозно, Тучу в небе подгоняя. От удара плети быстрой Искры сыпались, как звезды. То была не туча, — мчался Конь летучий с Даханаго… * * * Япанес, не зная страха, Преисполненный отвагой, Шел вперед чрез все преграды. Даханаго перед нартом В тьме безмерной, безпросветной С громом разверзала бездны, С громом колебала горы, Скалы рушила обвалом… Но шагал неустрашимый Япанес к вершине Счастья: Нет возврата в дом родимый,— Счастье нарты ждут в долине. И смутилась Даханаго, Скрылась облаком в лазури. Будто бури не бывало, Не шатало эту землю, Вновь затихло все в мгновенье — Шорох ящерицы слышен. Мир весенний озаряя, Солнце вышло над затишьем… Япанес не знал, что грозный Гнев небес, волненье тверди — Были гневом и смятеньем Гордой девы Даханаго. * * * Скоро ль, долго ль, — на закате Он пришел к подножью горной Ослепительной вершины И увидел на равнине, На побоище заглохшем, Человеческие кости. Проросли сквозь ребра травы, Травы, ржавые от крови. Сломанные копья, стрелы — Всюду без числа; казалось, Не трава росла-шумела, Стрелы здесь росли и копья. Стлался дух вокруг тлетворный, — Ветер горный задыхался… Япанес стоял в молчанье,— Он сказанье вспомнил нартов: "Это тлеют девяносто Девяти погибших кости, Их сразила Даханаго, Их она лишила жизни…" "Кто же к ней мне путь укажет? Отзовитесь!.. — Только молвил, И средь павших старый витязь Голову с земли приподнял: "Сын! Не спрашивай у мертвых! Ясен взор твой, честный, смелый. Посмотри на нас: в дорогу Все мы вышли молодыми. Беды нас в пути постигли, И от бед мы постарели. К цели не пришли желанной, Здесь бесславно мы погибли. Жадно, порознь, как слепые, К Даханаго мы стремились: Жаждал каждый дивной власти, Счастьем завладеть пытаясь. Но корысти злую силу Разгадала Даханаго: Девяносто девять храбрых Вятязей она сразила. Сын мой! Не служи тщеславью, Не дружи ты с мыслью глупой. Кто живет надеждой ложной, Тот ничтожен и бессилен… Видишь снежную вершину,— Там обитель Даханаго. Нет в ее твердыню входа, Нет и выхода оттуда. Но выходит Даханаго В час, когда восходит солнце. Солнце сядет за горою,— Счастье снова за стеною. Пусть огонь твой не угаснет!" — И мертвец умолк навеки. "Мир тебе!" — с поклоном молвив, Япанес пошел по склону. К ночи он достиг вершины И прилег на льдистый камень, До рассвета не смыкая Глаз над крутизною мглистой… * * * Вот зажгло зарей полнеба И сожгло ночную тучу, И вдали взошло на кручу Раскрасневшееся солнце. В тот же миг на горный гребень, Солнце в небе затмевая, На коне своем, сияя, Выехала Даханаго. И, встречая Даханаго, Расцвели цветы пред нею, А над ней запели птицы, Воспарил орел с орлицей. "Вот оно — людское Счастье, Что давно, не внемля людям, Позабыло землю нартов!.. Нет возврата мне без Счастья! Нет возврата!.." И увидел Япанес: как белый облак, Конь летел к нему крылатый, Подлетел и стал бок о бок, И сурово молвил речью Человечьей: "За тобою Прислан я от Даханаго. Скоро бой, — готовься к бою!.." Япанес взглянул на солнце, Подтянул коню подпругу И, одет в броню-кольчугу, Сел в седло, готовый к бою. А к нему уже навстречу Гнал коня красавец-витязь. Вот, земли едва касаясь, Два коня сошлись и сшиблись. Разом два луча блеснули, С лязгом два меча сверкнули, — Гул раздался, и в долинах Отозвался поединок. То взлетали в поднебесье Бурей на конях крылатых, — Гром тогда гремел в лазури От ударов их булатных, — То спускались вновь на землю, Расходились и сходились, В доблести друг другу, в силе, В ловкости не уступая. Снова в яростном разгоне Сшиблись кони, огрызаясь, Кони вздыбились и разом Наземь сбросили отважных. Навзничь пал красавец-витязь, С головы шишак свалился: Золотая, расплетаясь, Выпала коса густая. И, меча острее в сердце Пораженный красотою: "Даханаго! Даханаго! — Нарт воскликнул изумленный. — Ты людей надежда в жизни, Взоры, души всех — к надежде. Испытаем наши силы, Но меня послушай прежде. Я — пастух из рода нартов, Я искал тебя повсюду, — Пройденному нету меры, Счета нет невзгодам лютым. Все преодолел преграды, Я достиг своей отрады…" "Нет! — вскричала Даханаго, — Ты погиб!.. Не жди пощады!.." И грозой вокруг сверкая, Ослепляя Япанеса, Гору с гулом зашатала, С ног сбивая Япанеса. В наступившей тьме кромешной Долго в схватке рукопашной, Опрокидывая наземь, Кверху вскидывая, бились. Как скалу скала теснила,— Шло упорство на упорство. И в пылу единоборства Япанес воскликнул снова: "Даханаго — наше Счастье! Даханаго — всех надежда! Ты отважней всех отважных! Ты в своей безмерна власти! Прекрати борьбу со мною! На пути пройдя преграды, Не себе искал я Счастье, — Для людей искал я Счастье. Одинок, но поединок Не один я вел с тобою: Все, кто страждут там в долинах, Все незримо здесь со мною. Возвращу я людям Счастье! Ты в руках моих почуешь Силу рук неодолимых, Мужество неисчислимых…" И сияющие руки Протянула Даханаго: "Я ждала тебя, я знала: Ты придешь, Искатель Счастья! На земле, на небе, всюду Ты мне равен в силе, воин. Только тот достоин счастья, Кто добудет счастье людям. Япанес-пастух! Клянусь я Всенебесным синим богом,— Быть тебе подругой верной, Неразлучною отныне!.." Так сказала Даханаго,— Солнце ярко засияло, Скрылись тучи, и запели Птицы над землей цветущей. * * * Япанес и Даханаго Вместе едут. По дороге Старики и молодые В честь их поднимают роги. На пути их многоводны Стали реки и озера, Нивы тучны, плодородны И леса обильны дичью. Песнопенье не смолкало, Ликовало все селенье… С той поры не покидало Землю славных нартов Счастье.