Нас позвали высокие широты
Шрифт:
Нет, не задумаются… Впрочем, как написано в одной умной книге: каждому свое.
«11.09.88. С утра тишина, стихает волнение. Улучшается видимость. Берег завален морской капустой и округлыми обломками льда. В эфире нас не слышат, но мы перехватили переговоры отряда Матвеева, откуда поняли, что к ночи судно подойдет к нам. Всеобщий энтузиазм, Ильин даже запел, начались всеобщие сборы… Из–за непогоды мы не видели звезд, несмотря на то, что сумерки уже набирали силу. Какое удовольствие ходить по лагерю налегке, не увертываясь
Судно пришло только спустя сутки. Волнение не затихало, и каждый рейс дюральки давался ценой тяжких мучений. Женя умело лавировал, обрабатывая каждую волну, и за четыре рейса мы эвакуировали лагерь и перебрались на судно. Очередное блаженство высушить мокрую робу и принять горячий душ. При виде свежего хлеба, яблок и даже арбуза мы забыли о недавних мытарствах. Просто спать в сухой койке в каюте без иллюминаторов и без промозглой мороси с порывами леденящего ветра — уже комфорт.
На следующий день высадили Соболевскую и Градусова в бухте Чухновского, немного восточнее Русской Гавани. Сюда в 1957–1959 годах мы за пару часов добирались пешком с нашей экспедиционной базы. Я снова ощущаю прикосновение к своему новоземельскому прошлому, «когда мы были молодыми и чушь прекрасную несли», хотя и не только чушь. Снова вижу горы Веселые, засыпанные снегом, и характерный профиль горы Верблюд на севере полуострова Шмидта. От нашей якорной стоянки до базы экспедиции МГГ всего пять–шесть километров. Стоит тишина, отчетливо слышен перестук движка оттуда, из Русской Гавани. Лютой завистью завидую Римме Федоровне и Градусову, которым через несколько дней предстоит туда выходить.
В ночном переходе еще раз отснял ледники Рыкачева и Карбасникова. Тут уж не до сна, лови момент. Определенно моя работа не укладывается в рамки порядка, как его понимает Женя. Мне бы не хотелось будить его ночами, к счастью, мы живем в разных каютах. С рассветом — суровый зимний пейзаж заснеженного побережья, совсем иная картина, чем две недели назад. Серое море лишь усиливает впечатление суровости. Обстановка и ее восприятие почти по Стивенсону:
С ночи норд–вест поднялся и нас под утро загнал В залив, где кипят буруны между клыками скал..Сам залив Иностранцева так велик, что ветер на его акватории успевает развести порядочную волну, а небольших бухт для отстоя в его пределах нет. Кое–как стали на якорь вблизи мыса Пинегина. Дождался, пока судно развернется по ветру, и в пять утра локатором отснял ледники Павлова и Иностранцева.
Стоит повозиться, потому что поведение этих ледников не вполне обычное. Баренц и норвежские промысловики не показали на своих картах какого–либо залива, тогда как, по Самойловичу, в 1926 году ледники заполняли его целиком. Сам залив обнаружил в 1913 году Седов, который дал все местные топонимы. На своей карте он показал, что ледники Павлова и Иностранцева контактируют своими концами. Наконец, в 1952 году на карте снова показан залив, причем, судя по съемкам Кураева, в 1933 году ледник Иностранцева отступил на восемь километров, самое значительное отступание у ледников Новой Земли в XX веке. Из соседних ледников у нас остался необследованным только Карбасникова, а жаль… В этой части Новой Земли вырисовывается скопление ледников с подвижками, нечто подобное знакомо мне по Шпицбергену, но объяснения этому феномену пока не вижу. Тем более ситуация интереснейшая, что в 1933 году топограф Кураев со своим отрядом на горе Страха «попал на ползучий ледник. На глазах образовывались трещины, шум, грохот. Испугавшаяся коллектор А. А. Куштысева боялась даже идти, пришлось ее нести на веревках, перепрыгивая через трещины». Не представляя самого явления, эти люди описали все признаки подвижки, развивавшейся у них буквально под ногами. Не вписываясь в привычные схемы, подобные случаи здорово осложнили мне подсчеты изменений ледников размеров Новой Земли, зато одновременно объяснили возникновение необычных топонимов.
Работа на берегах залива Иностранцева проходила так. Высадились, как обычно, вчетвером. Вытащили дюральку подальше на берег, мы с Женей пошли на юг, Ильин с верным Лёхой — на запад. Температура примерно —3°, дует сильный ветер. С моря то и дело заряд за зарядом, очень неустойчивая погода. Иногда кусок неба пронзительной синевы, за заливом то и дело пятна золотистого солнечного света, играет невидимое солнышко. Приходит очередной заряд, выключает игру солнечного света, дальняя перспектива меркнет, несутся косые струи снежных хлопьев, обильно налипая на нашу робу. Изредка открывается нечеткая панорама с огромной скатертью ледника Павлова на противоположном берегу и массой плоских, похожих на столовые, айсбергов на переднем плане. Из серого облачного месива тут и там временами возникают дальние вершины и гребни, чтобы через минуту скрыться среди промозглого тумана. Выпавший снег ужасно усложняет работу, приходится «копытить» (новое словечко — по аналогии с добычей корма оленями зимой), извлекая образцы из–под снега. Он лишил нас восприятия цветовой гаммы пород, которая обычно помогает геологу в маршруте. Добывать мелкие раковины и их обломки из–под снега замерзшими пальцами — сплошная мука. На обеденный перекус остановились в ледяном гроте, за шумом примуса прислушиваясь к лихому посвисту ветра, наблюдая, как у входа проносятся снежные вихри. Определенно, короткое арктическое лето закончилось.
Во второй половине дня начался густой снегопад уже без просветов, временами с полной потерей видимости, только- только сориентироваться по береговой черте. Заснеженная приморская равнина в разрывах тумана выглядит печальной и умиротворенной. Маршрут, конечно, каторжный — всего 15 километров за 9 часов, но дело мы сделали: можно возвращаться на судно. Волнение у берега нас не пугает. На бревнах–катках (благо плавника хватает) скатываем, выбрав момент относительного затишья, нашу посудину в море. Первыми в нее прыгаем мы с Алексеем и, упираясь шестами, удерживаем нос навстречу волне. Остальные, пропустив очередной гребень, проталкивают корму вперед и, возможно из последних сил, седлают непослушную дюральку, отплясывающую на волнах помесь шейка с твистом. Дальше выдерживаем нос навстречу волне, пока не заведется мотор. И вперед к судну, в теплую каюту. Однако прежде предстоит помучиться на обледеневшей палубе, втирая дюральку на отведенное ей место.
На следующее утро (на календаре 15 сентября) без приключений высаживаемся на низкую, заваленную ледяными обломками галечниковую косу у восточною борта ледника Чаева. Только этот ледник, да невысокие юры в основании полуострова Шмидта отделяют теперь меня от Русской Гавани. Одинокая палатка на кромке заснеженной суши и моря, забитою айсбергами. Леха, оглядевшись вокруг, очень к месту пропел: «Куда вас, сударь, к черту, занесло, неужто вам покой не по карману?» Пожалуй, самый ледниковый лагерь из всех в этом сезоне. Синевато–зеленые фронтальные обрывы едва не нависают над палаткой, зеленые туши айсбергов заполняют залив, а валы окатанных морем округлых ледяных обломков завалили прибрежную гальку. На белом снегу начала зимы ложатся синие тени и багряный отблеск низкого солнца.
Не перестаю удивляться способности людей вжиться в самый неприспособленный для жизни ландшафт. После высадки тут же нашли пресную воду и плавник, поставили палатку с печкой, разобрали наше экспедиционное добро, приготовили ужин, и вот уже блаженствуем в спальниках, предаваясь воспоминаниям под равномерные вздохи наката и приятное потрескивание печки в местах, которые нормальному человеку не приснятся и в самых страшных снах. Спальник прогревается собственным теплом минут пятнадцать, прежде чем усталость возьмет свое и начнешь погружаться в блаженную дремоту, оставляя за пределами палатки все заботы и печали.
Утром по легкому морозцу начали с Женей подъем по правому борту ледника Чаева, поверхность которою оказалась хуже, чем мы ожидали. Полно снега, порой до полуметра. Каким–то образом Платонову удалось нащупать оленинскую свиту. Разумеется, эти наблюдения предстоит сбивать с теми, что получит Ильин. Чем выше, тем пейзаж все более зимний. Сверху отчетливо вижу знакомые места вплоть до гор Бастионы и Дальние, включая полуостров Литке. Совсем рядом, за ледником, горы ЦАГИ, хотя выходить к ним по такому снегу будет непросто. От увиденного в груди шевелится что–то теплое и слегка щемит сердце.
На следующий день Ильин с Платоновым ушли в совместный маршрут «сбивать» свои наблюдения. Собственное задание получил Поляков, а я остался камералить, поскольку пора было поразмыслить над полученными результатами. Пожалуй, в моем распоряжении впервые оказался такой длинный ряд наблюдений за изменениями ледников с 1913 по 1988 год, и, определенно, им требовалось распорядиться достойным образом. По результатам довольно короткого полевого сезона, похоже, стало возможно судить с позиций планетарного процесса, благо имеются и сведения, например, об изменениях вращения нашей скромной планеты…