"Нас ждет огонь смертельный!" Самые правдивые воспоминания о войне
Шрифт:
Особенно напряженно чувствуешь себя среди замерзших пустынных болот или в глухом лесу Немецкие группы нередко просачивались через линию фронта, погибали наши связисты, некоторые пропадали без вести. Идешь и настороженно смотришь по сторонам с винтовкой на изготовку Мальчишки ведь! Мне всего девятнадцать в январе сорок третьего стукнуло.
Помню, однажды, в конце весны, когда снега почти не осталось, послали двух связистов восстановить замолкшую связь. Время идет, а они не возвращаются. Послали командира отделения и меня. Углубились в лес и видим два тела. Наши! Мы их по катушкам на спине угадали. Лежат неподвижно, на подтаявшем снегу пятна крови. Мы сначала
Трупы уже закоченели. Меня словно обухом по голове. На фронте еще новичок, не привык к смерти. А тут сразу двое ребят из нашего взвода. Запомнил белые бескровные лица, у одного обмотка размоталась, и серой трехметровой лентой тянется. Осмотрелись кругом, поняли, что попали они под артобстрел. В лесах много подразделений стояло, ну, немцы и долбили, когда по данным воздушной разведки, а когда и наугад. Три воронки уже талой водой заполненные, а четвертый снаряд в сосну ударил, метрах в двадцати от наших.
Одного погибшего я хорошо знал, Василием звали. Из-под Костромы. Осколок попал ему в затылок. Из шапки торчали пропитанные кровью лохмотья. Другой боец, чернявый, маленький, получил несколько ранений. Пытался ползти, да так и замер навечно. Мы срастили перебитый провод, забрали документы, оружие и поплелись в роту. Молча. Погибших на следующий день похоронили.
Одновременно мы учились, осваивали новую технику. Однажды после учений возвращались голодные. Почти бежали в сторону полевой кухни. А в тот период из Ленинграда по пробитому «коридору» выводили гражданское население. Смотрим, стоит у нашей кухни длинная очередь изможденных людей: мужчины, женщины, дети. Подставляют кастрюльки, котелки. Наш повар черпаком наливает им мясной суп – наш обед. Посмотрели мы на этих усталых, голодных людей, и взводный скомандовал:
– Пошли назад. Чего глаза лупить? Пусть люди едят. Вон тощие какие.
С кормежкой под голодным Ленинградом туго было. Всегда есть хотелось. Зимой все перемороженное: картошка, капуста. Бывало, из убитых лошадей похлебку варили. Варишь ее час, второй, пена темная идет, а мясо, как резина. Ребята голодные, торопят «повара»:
– Давай быстрее! Горячо сыро не бывает.
Однажды с жадности отделением бак из-под молока, полный такого старого мяса, съели. Без хлеба, соли. Когда, не жуя, последние куски заталкивали, испугались – вдруг заворот кишок случится. Обошлось. Болели мы тогда редко. А столько мяса больше никогда не доставалось. Если что добудем, старшина поделит на крошечные порции, чтобы всем хватило. Запиваем для сытости кипятком, да еще если по самокрутке… Хорошо!
В конце сорок третьего года, в один из дней, война показала нам, чего стоят наши жизни. На рассвете немцы бомбили автоколонну. Нас подняли по тревоге. Отправились группой во главе с взводным лейтенантом. Убитых и раненых нам уже достаточно довелось увидеть. Но здесь мы просто опешили. Страшную картину увидели. На укатанной зимней дороге на расстоянии примерно километра стояли наши «полуторки» и ЗИС-5. Штук пятнадцать, не меньше. Одни догорали, воняя резиной. Другие были разбиты вдрызг прямыми попаданиями: мотор да рама оставались. Разнесенные в щепки деревянные кабины, кузова и колеса разбросаны вокруг. Из снега то рука, то нога торчит. Здесь я впервые узнал, как пахнет сгоревшая человеческая плоть. Из ЗИС-5 труп шофера вытаскивают, а он черный, обугленный, чуть больше метра. На сожженном лице белые зубы скалятся. Жутко.
Двое водителей, поотчаяннее, в сосняк через поле рванули. От одной машины обломки вокруг воронки остались, а второй повезло. Шофер и людей вывез, и машину спас. Так нам рассказывали. А самолетов было штук девять. Хватило, чтобы колонну раздолбать и смыться, пока наши «яки» прилетели.
Выжившие укатили в сторону фронта, раненых тоже увезли. Возле не до конца разбитых машин суетились ремонтники: откручивали колеса, разбирали моторы. Десяток бойцов расширяли кирками и лопатами большую воронку, а на обочине дороги лежали погибшие. Много. Два длинных ряда мертвых – человек восемьдесят, а может, сто. Некоторые тела сильно обгорели, у кого-то руки-ноги оторваны. Повздыхали. Вот она, жизнь солдатская.
Лейтенант нам долго рот разевать не дал. У нас свое дело. Взялись за ремонт связи. Столбы почти не пострадали, если не считать нескольких щербин от осколков. Но провода во многих местах были перебиты осколками. «Кошки», то бишь когти для лазания по столбам, мы уже освоили хорошо. За полминуты на столб взлетали. Исправили повреждения, проверили связь. Работает. Лейтенант забрал большую часть бойцов, а сержанту и троим (в том числе мне) приказал проверить участок связи в лесу. Там что-то барахлило.
Ребята в село двинулись, а мы, четверо, зашагали в лес. День был не очень холодный, но ветреный. Мела поземка. Шли молча, подавленные жуткой картиной, увиденной на дороге. Может, поэтому и немцы нас не услыхали. А первым их увидел боец по кличке Лесник. Высокий, длиннорукий, лучше всех лазавший по столбам. Местность вокруг была болотистая, березки, осины. Лесник топтал тропу впереди всех. Вдруг повернулся и бросился к сержанту. Зашептал:
– Немцы… четверо, кажись.
Мы залегли кучкой, осторожно, чтобы не звякать, передернули затворы. Снегу было сантиметров сорок. Зарылись мы, одни головы торчат да стволы винтовок. Немцы впереди или наша разведка, мы еще не были уверены. До них было метров сто пятьдесят. Шли они тоже четверо, поперек нашего пути, и скоро должны были сблизиться метров до восьмидесяти. По характерному покрою белых курток, стволам автоматов мы поняли – точно немцы. Сержант собрал несколько гранат и сунул Леснику Тот рукастый, далеко умел их швырять. Скомандовал:
– Ползи вон туда. Только быстрее. Кинешь гранаты, когда мы начнем стрелять.
Парень кивнул и пополз, оттопыривая зад. Быстро полз, как бульдозер снег разгребал. Я бы так не смог. А мы, трое, выждав несколько минут, залпом ударили по немцам. Если можно назвать залпом нестройный треск трех винтовок. Попали в кого, неизвестно. Немцы мгновенно исчезли среди бугорков и осин. И сразу автоматы затрещали. Сначала длинные очереди, потом короче, но частые. Сержант вовремя команду подал. Сто с лишним метров для немецких автоматов расстояние немалое. Пули идут вразброс, хотя и густо.
– Бей по вспышкам! – услышал я команду. Выпустил одну обойму, зарядил другую. Разрывная пуля по ветке в метре от меня звонко лопнула. Щеку обожгло. Я невольно головой в снег сунулся. И тут четыре гранатных взрыва – один за другим. Ветки сверху посыпались. А Лесник уже бьет из винтовки, с фланга. И мы лупим, только обоймы менять успеваем. Разглядел я, как двое немцев своего под руки тащат, а четвертый, как горохом, по нас очередями сыпет, своих прикрывает.
Боец рядом со мной вскрикнул: