Насчастливый город
Шрифт:
В длинном и утомительном потоке свидетельств с целью доказать, что возможность отравить коктейль была только у Джима Хейта, оживление вносили лишь перекрестные допросы судьи Илая Мартина. Эллери был с самого начала ясен план старого судьи: сеять как можно больше сомнений, и не резко, а исподволь — язвительными замечаниями, намеками, инсинуациями. Сделать все возможное, послав к дьяволу традиционные методы перекрестного допроса. Эллери понимал, что судья Мартин был в отчаянии.
— Но вы не можете быть уверены?
— Н-нет.
— Вы не держали обвиняемого
— Конечно нет!
— Обвиняемый мог поставить поднос с коктейлями на несколько секунд?
— Нет.
— Вы уверены?
Картер Брэдфорд возражает: на вопрос уже ответили. Судья Ньюболд терпеливо взмахивает рукой.
— Вы видели, как обвиняемый готовил коктейли?
— Нет.
— Вы все время были в гостиной?
— Вы отлично знаете, что был! — сердито рявкнул Фрэнк Ллойд.
Ему судья Мартин уделил особое внимание. Старый джентльмен вытянул из газетного издателя всю информацию о его отношениях с семейством Райт — в том числе о «своеобразных» отношениях с женой обвиняемого. Он был влюблен в нее и пришел в ярость, когда она отвергла его ради Джеймса Хейта. Он угрожал Джеймсу Хейту физическим насилием. Возражения следовали одно за другим. Но этого оказалось достаточно, чтобы напомнить присяжным всю историю Фрэнка Ллойда и Норы Райт — в конце концов, ее знали все жители Райтсвилла.
В итоге Фрэнк Ллойд оказался неудачным свидетелем обвинения. Мстительный, озлобленный «другой мужчина»… Кто знает? Может быть…
С семьей Райт, вынужденной давать показания о событиях роковой ночи, судья Мартин держался бесстрастно, заронив при этом в умах присяжных новые сомнения относительно «фактов». Никто ведь не видел, как Джим Хейт добавлял мышьяк в коктейль. Никто ни в чем не может быть уверен…
Но обвинение продолжало действовать, и, несмотря на хитроумные препоны судьи Мартина, Брэдфорд установил, что только Джим смешивал коктейли, что только Джим мог передать отравленный коктейль Норе, его намеченной жертве, поскольку он вручал бокалы всем присутствующим, что Джим заставлял Нору пить, в то время как ей этого не хотелось.
Старый Уэнтуорт, который был поверенным отца Джона Ф. и составлял для него завещание, подтвердил, что Нора, выйдя замуж, унаследовала от своего деда сто тысяч долларов, оставленных ей под опекой до этого «счастливого» события.
Пять экспертов-графологов, несмотря на заковыристые перекрестные допросы судьи Мартина, единодушно заявили, что три неотправленных письма, адресованные Розмэри Хейт, датированные Днем благодарения, Рождеством и первым днем Нового года и извещающие заблаговременно о датах «болезни» и «смерти» Норы Хейт, без всяких сомнений, написаны почерком обвиняемого. Процесс хромал и буксовал несколько дней, в течение которых в зале суда демонстрировались массивные увеличенные диаграммы почерка, а судья Мартин безуспешно оспаривал
Альберта Манаскас, оказавшаяся стойкой защитницей дела народа, продемонстрировала неожиданное красноречие. Судя по показаниям, ее глаза, всегда выглядевшие тусклыми, были острее космического луча, а большие и красные уши — чувствительнее фотоэлемента. Именно с помощью Альберты Картер Брэдфорд установил, как, в точном соответствии с первым письмом, Нора заболела в День благодарения, и как у нее случился еще один, более серьезный приступ «болезни» на Рождество. Альберта начала вдаваться в клинические детали, и судья Мартин тут же ухватился за подвернувшийся шанс:
— Болезнь, Альберта? Чем, по-вашему, болела мисс Нора в День благодарения и на Рождество?
— Чем болела? Животом.
(Смех в зале.)
— А вы когда-нибудь болели… э-э… животом, Альберта?
— Конечно! И я, и вы, и кто угодно.
(Судья Ньюболд призывает к порядку.)
— Как мисс Нора?
— Да.
— Хотя вы, Альберта, никогда не отравлялись мышьяком, верно?
Брэдфорд вскочил на ноги, а судья Мартин сел улыбаясь, но Эллери Квин заметил у него на лбу капли пота.
Показания доктора Майлоу Уиллоби, подтвержденные свидетельствами коронера Чика Сейлемсона и судебного химика Л.Д. Мэджила, устанавливали, что ядом, вызвавшим болезнь Норы Хейт и смерть Розмэри Хейт, была мышьяковая окись, трехокись мышьяка, или попросту «белый мышьяк» — все три названия обозначали одно и то же смертоносное вещество. Поэтому обвинение и защита именовали его в дальнейшем просто «мышьяк».
Доктор Мэджил описал вещество как «бесцветное, безвкусное, не имеющее запаха в растворе и обладающее высокой степенью токсичности».
Вопрос (обвинителя Брэдфорда). Это порошок, доктор Мэджил?
Ответ. Да, сэр.
Вопрос. Он бы растворился в коктейле и не утратил при этом своей эффективности?
Ответ. Трехокись мышьяка слабо растворяется в алкоголе, но, так как коктейль достаточно водянистый, она растворилась бы в нем достаточно быстро, не утратив токсичности.
— Благодарю вас, доктор Мэджил. Свидетель ваш, судья Мартин.
Но Илай Мартин отказывается от перекрестного допроса.
Прокурор Брэдфорд вызывает Майрона Гарбека, владельца аптеки в Хай-Виллидж. Мистер Гарбек простужен — его нос покраснел и распух. Он часто чихает и ерзает на свидетельском месте. Сидящая в зале миссис Гарбек, бледная ирландка, с беспокойством наблюдает за мужем. Принеся присягу, Майрон Гарбек заявляет, что «когда-то» в октябре 1940 года — в прошлом октябре — Джеймс Хейт приходил к нему в аптеку и просил «маленькую баночку «Квико».