Наш человек на небе
Шрифт:
Ах! не дай бог Адольфушка остановится, не дай бог передумает!.. Эльзас, Австрия, Чехословакия. Планомерно: сперва просто манёвры, затем в условиях, приближенных в боевым — и так далее, шаг за шагом. И вот уже вермахт отбрасывает ходунки: Польша.
Две недели учений. Не слишком обременительных, ни в малейшей степени не опасных. Вермахт учится делать пиф-паф. Кстати, господа, а не объявить ли нам войну Германии? Наличие внешнего врага замечательно сплотит немецкий народ, подготовит его к тяготам неизбежной Восточной кампании.
Нет-нет, «объявить войну» вовсе не означает
Итак, «странная война» — полгода передышки на Западном фронте. Немцы приводят в порядок сухопутные силы и флот, реорганизуют авиацию. Дания, Норвегия — тут англичане впервые начинают волноваться, наблюдая, как фюрер отрабатывает технологию морского десанта. Гитлер, любимое детище Запада, понемногу выходит из-под контроля, — как и всякий уважающий себя монстр, — но и на этот раз внимает окрику. Очень мягкому окрику — не дай бог Адольфушка всё-таки испугается: ведь ему ещё предстоит скушать этих противных русских. Фюрер докажет свою преданность хозяину и в Дюнкерке, и в так называемой «битве за Британию» — хозяин всё понимает правильно, даже если монстр и сам себя умудряется обманывать.
Ну же, Адольфушка, давай, последний рывок!
Что опять не так? Ну хочешь, возьми в долю Италию, с дуче мы договоримся.
Знаешь, ты такой милый монстрик, перспективный... а забирай весь этот хлам: Румынию, Болгарию, Финляндию, кто там ещё?.. Нет, Испанию и Швецию не трогай: нам ведь необходимы и «нейтральные» страны — как иначе мы станем подкармливать тебя деньгами, технологиями и продовольствием? Ну что, готов?
Бельгия, Голландия... да-да, Люксембург — хотя сколько там этого Люксембурга... дольше произносить, чем «завоёвывать». Франция.
Фермы, фабрики, заводы; авиабазы, морские порты; цветы, парижанки; миляга Гофман снимает душку фюрера на фоне Эйфелевой башни; «Непокорённая» — как же, как же.
Всё последовательно, с убедительной немецкой методичностью. Не дай бог где-нибудь надорваться, не рассчитать сил — ведь силы так нужны для Восточной кампании.
А как ты думал?
Пора, дружок, пора. Мы не для того выбрали тебя из множества таких же буйнопомешанных, чтоб в решающий момент отпустить поводок. Фас, Адольфушка, фас! Пойди и убей побольше русских, побольше, а лучше — всех. Всех! потому что пока жив на Земле хоть один русский, нам, твоим хозяевам, не будет покоя. Всегда, всегда мы будем бояться, что русские вдруг проснутся и поступят с нами по справедливости — и тогда мы исчезнем с лица Земли, исчезнем навсегда.
Фас, Адольф!
Адольф, — покуда был у власти, — послушно делал фас. Получалось так себе, не очень.
Русские словно видели движения противника, видели с ясностью и определённостью, каких не в состоянии были бы обеспечить ни фронтовая разведка, ни, — увы, несуществующая, — агентура в ОКВ, ни спекуляции аналитиков.
И всё же о главных событиях, сотрясавших сейчас Германию, русские могли судить лишь по косвенным данным, поэтому происходящее в рейхе во многом оставалось для них загадкой.
А в Рейхе происходило вот что.
Во-первых,
Беднягу Рудольфа Шмундта, плотно засевшего на тёплом местечке аж с 1938 года, смело разрывом большевистской гранаты. Диверсионная группа русских, — та самая, что освободила белокурую «посланницу богов» и захватила Фюрера, — в помещение Рейхсканцелярии проникла через крышу, почти совершенно скрытно — а вот на обратном пути церемонилась куда меньше. Русские уходили с боем, щедро поливая огнём неосторожных; банкетный зал, где собрался цвет Рейха, диверсанты безо всяких церемоний забросали гранатами.
Коллега Шмундт погиб, нафаршированный осколками. Проклятые русские!.. Впрочем, Бог всё судит к лучшему, подумал фон Белов, с удовольствием рассматривая собственную фотографию в новом служебном удостоверении. Высокий лоб, узковатое, но породистое лицо... Брови, пожалуй, надо слегка поправить, выщипать вот здесь, в уголках... И хорошо, что не стал отпускать усики: судя по всему, они скоро выйдут из моды. Да, с такой внешностью, с таким достоинством — только в главные адъютанты! Какая удача, что дружище Йозеф... генерал Каммхубер не обошёл вниманием старинного приятеля.
Впрочем, дело, разумеется, не в тщеславии, спохватился фон Белов. Дело в служении Рейху! Исключительно в служении Рейху. А что повезло — должно же везти и достойным людям. Ведь фашизм — это общество равных возможностей. Надо только жить не по лжи, честно трудиться, верить газетам и не упустить свой шанс.
Как не упустил его фон Белов. Кто скажет, что близкое знакомство, — даже дружба! — с влиятельным вельможей — это не шанс?.. Дражайшая супруга, прелестная Мария сделалась к мужу гораздо благосклоннее и вообще смотрела на Николауса новыми глазами... но разве мог он рассказать ей главное?..
А главное разворачивалось небывало, с тяжёлой истеричностью бульварного детектива.
Бойня 6 ноября привела к возвышению Каммхубера — возвышению настолько значительному, что вряд ли кто-нибудь в Рейхе мог даже задуматься о чём-то подобном.
В поднимавшейся суматохе фон Белов чудом успел убраться из западни, в которую превратился банкетный зал. Возможно, его личный предел страха оказался достигнут несколько раньше, чем у остальных... Так или иначе, Каммхубер с фон Беловым оказались первыми, кто сумел попасть в зал после ухода русских диверсантов: петли и замки массивных парадных дверей были наглухо заварены; холл с противоположной стороны представлял собой поле битвы.
Решительный Йозеф расстрелял замок, высадил дверь и с «вальтером» в руке ворвался в зал. Фон Белов, всегда готовый прикрыть тыл камрада от любой опасности, осторожно крался следом.
Перевёрнутые столы с икрой и лобстерами, растоптанные фрукты, пряный аромат разлитого шампанского... Что-то красное на полу... сколько же тут красного! Всех оттенков, от почти чёрного до всё ещё алого... Тела. Частью уже неподвижные, в темнеющих парадных мундирах; многие ещё живы; некоторые, кажется, и вовсе невредимы — но благоразумно не торопятся этим бравировать.