Наш корреспондент
Шрифт:
— Товарищ бригадный комиссар, коммунисты редакции явились на партийное собрание.
Из темноты прозвучал резкий голос с чуть заметной хрипотой:
— Здравствуйте.
Бригадный комиссар, начальник политотдела армии, войдя в комнату, сел на койку Станицына и снял фуражку, обнажив выпуклый лоб и редеющие, зачесанные кверху темные волосы.
Горбачев открыл собрание. В президиум выбрали Тараненко — председателем, Серегина — секретарем.
— На повестке дня у нас один вопрос, — объявил Тараненко, — проступок коммуниста Косина.
«Вот оно что!» — подумал Серегин. Неприятный холодок пробежал у него по спине. Он украдкой глянул на Косина. Виртуоз
Тараненко дал слово для сообщения Горбачеву.
— В нашей газете была опубликована полоса — отчет о красноармейском митинге в полку Королева, — сказал Горбачев. — Полосу сдавал инструктор отдела информации коммунист Косин. На другой день после ее напечатания комсомольцы полка Королева прислали в политотдел армии письмо, в котором выражали возмущение по поводу того, что редакция исказила факты: все выступления, опубликованные в полосе, были не на митинге, а на полковом комсомольском собрании. Проверка подтвердила правильность письма комсомольцев. Сам Косин признал, что, сдавая полосу, он сознательно поставил рубрику «На красноармейском митинге».
Горбачев говорил холодно и почти бесстрастно, закругленными книжными фразами, но выдержать до конца тон объективного докладчика не смог.
— Это не мелкая ошибочка, — с неожиданной силой выкрикнул он, — это не опечатка, которая говорила бы о недостаточной внимательности и некультурности редакции, хотя таких ошибочек у нас не должно быть. Нет, это — искажение факта, известного сотням людей. Весь полк Королева знает, что было комсомольское собрание, а не митинг, как написано у нас в газете. Хорошую славу создал Косин редакции в полку Королева, да не только в полку — во всей дивизии, во всей армии!
«Как некрасиво, как скверно», — думал Серегин, вписывая в протокол слова Горбачева.
После Горбачева, по требованию коммунистов, выступил Косин. Он сказал, что поступил так с самыми лучшими намерениями, что ему хотелось, чтобы газета оперативно осветила красноармейские митинги. В этом месте его речи собрание грозно зароптало, и Косин поспешил добавить, что, конечно, ему нет оправдания, он виноват и должен быть сурово наказан.
В комнате было душно, с Косина лил пот, который он вытирал зажатым в кулак платком. Слушать его было неловко, стыдно. Вероятно, он надеялся разжалобить собрание, но получилось наоборот: лепет Косина еще больше возмутил коммунистов.
Серегин с трудом успевал записывать: все выступавшие говорили горячо и быстро. Припомнили Косину его грубость с бойцами и вольнонаемными, подхалимство по отношению к начальству, его стандартные информации, унылое однообразие которых расценили как результат равнодушного отношения Косина к своей работе.
Прикрывая глаза щитком ладони от полыхавшей рядом коптилки, Серегин изредка взглядывал на бригадного комиссара. Начальник политотдела откинулся в тень, слушал очень внимательно, пристально всматривался в озаренные неровным красноватым светом лица.
Редактор газеты Макаров выступил в числе последних. Почти весь вечер он сидел молча, то поглядывая на Косина умными, слегка прищуренными глазами, то сосредоточенно протирая очки.
Макаров нравился Серегину. Спокойный, рассудительный, мягкий по натуре человек, с тихим голосом, с неторопливыми движениями, он иногда казался флегматиком и имел удивительное свойство оставаться незаметным. Но вместе с тем батальонный комиссар Макаров умел удивительно тактично и настойчиво вести за собой людей и с замечательной
Наблюдая за Макаровым, Серегин понял, что редактор волнуется: пальцы Макарова беззвучно отстукивали что-то на краешке стола, с лица не сходило выражение страдания.
После того как выступили почти все коммунисты, Макаров взял слово. Он поднялся, привычным движением поправил пояс и заговорил, не глядя на Косина.
— Меня удивляет и огорчает то, что, оказывается, еще не все товарищи уяснили, что такое большевистское оружие слова… И особенно странно, что этого до сих пор не поняли люди, которые бывают в частях и, следовательно, могут видеть, какова роль газеты на фронте.
Тут Макаров, бесшумно ступая, подошел к сидевшему в углу Косину и сказал совсем тихо:
— Наши советские люди ищут в газете ответы на все вопросы… Наши люди слышат тут обращенное к ним слово Сталина… Они видят тут великую правду партии и идут за эту правду на труд, на подвиг и даже на смерть… Понимаете? Даже на смерть. Мы все бывали в полках и видели, как бойцы относятся к газете. Они носят с собой вырезки с любимыми стихами и рассказами, учатся опыту войны по нашим статьям, читают друг другу очерки о героических подвигах товарищей, пишут об этом друзьям и родным… Разве можно всем этим шутить? Я вас спрашиваю, Косин: разве можно всем этим шутить?
Глядя прямо в глаза Косину, Макаров закончил:
— Можно было бы простить многое, но это простить нельзя… Очевидно, Косин, нам с вами придется расстаться.
После выступления Макарова наступила тягостная тишина. Потом взял слово бригадный комиссар.
— На первом Всесоюзном съезде трудовых казаков, — негромко начал он свое выступление, — в двадцатом году, Владимир Ильич Ленин очень высоко оценил роль большевистских листовок, которые распространялись в годы гражданской войны среди войск французских и английских интервентов. Это были листовки форматом в четвертушку, с ничтожными тиражами, тогда как буржуазная пресса вела агитацию в тысячах газет, каждая фраза там опубликовывалась в десятках тысяч столбцов. Почему же французские и английские солдаты доверяли этим листкам, а не многочисленным и многотиражным буржуазным газетам? Да потому, указывал Владимир Ильич, что в этих листках большевики говорили правду. Правдивость — неотъемлемое качество большевистской печати, выпестованной Лениным — Сталиным. Недаром центральный орган нашей партии называется «Правда». О том, что советская печать пишет только правду, знают не только советские читатели, а и миллионы трудящихся во всем мире. А буржуазная, проституированная, продажная пресса за это время стала еще более растленной, грязной и лживой. Ее неотъемлемое качество — лживость. В особенности изощряется она во лжи по нашему адресу. Как двадцать с лишним лет назад все эти херсты врали о Советской России, так и сейчас — даром, что союзники — врут. На одной странице восхищаются стойкостью русских, на другой высчитывают, когда Красная Армия будет полностью уничтожена. Сталинград немцам отдают на своих желтых страницах…
Начальник политотдела говорил о печати союзников с отвращением и гневом. Стало понятным, что ему известно многое о ее неблаговидной роли.
— Когда я шел на ваше собрание, — продолжал он, — меня очень беспокоил один вопрос: случайна эта ошибка в газете или нет? Не создалась ли в редакции атмосфера терпимости ко всякого рода отклонениям от истины? Теперь я вижу, что коллектив редакции здоров, что он правильно откликнулся на проступок Косина.
Он помолчал немного и сухо добавил: