Наша древняя столица
Шрифт:
Но его отец-монах
Всем внушал давнишний страх.
Патриарху Филарету
От царя отказа нету.
Что ни вздумает старик —
Подчиняться сын привык.
Филарет честолюбивый
В белой мантии красивой —
Патриарх, монах седой,
С длинной белой бородой,
Вместо сына Михаила
Встал
Царь — к делам монастырей,
А монах — к делам царей.
При дворе он ввёл приказы,
Что дела решали сразу.
В Челобитенный приказ
Шёл москвич в тяжёлый час
Бить челом, просить прощенья
Иль подать царю прошенье.
Вот ещё приказ — Разбойный,
Видно, очень беспокойный,
И управа там была
На разбойничьи дела.
Вот приказ Казны-прихода,
Что растёт за счёт народа;
Вот шумит приказ Ямской —
Смех и ругань день-деньской!
Ямщики — весёлый люд —
Песни вольные поют.
Вот в Аптекарском приказе
Все лекарства, травы, мази.
Если кто землёй владел,
Шёл в приказ Поместных дел.
Вот приказ, да незавидный, —
Похоронный, панихидный.
Иноземческий приказ —
Это значит, не для нас!
То приказ для иноземцев —
Англичан, французов, немцев.
Вот Скорняжная палата,
Что пушниною богата:
Всё бобры, да соболя,
Да куницы для Кремля.
Вот Стрелецкий и Пушкарский,
Вот ещё приказ — Рейтарский:
Если грянет вдруг война,
Будет конница сильна.
Так вели при Филарете
Все дела приказы эти.
А боярство Филарет
Собирал в большой совет,
Неподвижный и угрюмый,
Что звался Боярской думой.
ПРО ОБРОКИ И ПРО ВЗЯТКИ — ПРО БОЯРСКИЕ ПОРЯДКИ
Вяленая рыбица! Сельди паровые!
Дешёвые, грошовые! Почти что даровые!»
Идёт лоточник по Москве,
Несёт лоток на голове,
И слышно в околотке:
«Рыбица! Селёдки!»
Идёт лоточник с горки вниз,
И вдруг, откуда ни возьмись, —
Большая, грубая рука,
И он увидел седока,
Что, как разбойник белым днём,
К стене припёр его конём.
Седок пригнулся, говоря:
«Ты что? Слыхал указ царя:
Ни рыбного и ни мясного,
Отныне ничего съестного
Носить по улицам не сметь!
Должны лари в рядах иметь.
Ведь прибыль батюшки-царя
В оброке с каждого ларя.
А то вы больно хороши—
Себе лишь, только барыши!
Тебе отселе, подлецу,
Идти к Варварскому крестцу.
Отстроен нынешней весной
Там рыбный ряд и сельдяной.
А эти все селёдки
Пойдут моей молодке!»
И тут же всадник весь лоток
Перевернул к себе в мешок,
Связав всю рыбу, что была,
И приторочил у седла.
Лоточник, одурачен, зол,
С пустым лотком в ряды пошёл.
А всадник свистнул плёткой
И… ускакал с селёдкой.
То был объезжий голова,
Его боялась вся Москва.
Он мог стучать у всех дверей,
Он мог кричать: «Открой скорей!
Чай, топит бабка печь у вас —
Уж пополудни, пятый час!
Ей парить кости стары,
А на Москве пожары!»
Указ цари для москвичей,
Чтоб летом не топить печей.
Объезжий беспощаден, строг:
«Кто затопил — плати налог!»
Так с москвичей за годы
Текли царю доходы.
Стучит объезжий голова:
«Кто нынче здесь привёз дрова?
Кто их из лесу приволок?
Давай плати царю налог.
Не знаешь, чай, порядка —
Нельзя рубить украдкой!»
А вот ещё одна беда.
Копали глину у пруда:
Хозяин чинит старый дом,
Замазать печи нужно в нём.
Глядят — объезжий тут как тут:
«Налог за глину — грош за пуд!»
И платит горемыка —
Не заплати поди-ка!
Спешит объезжий голова,
Ещё вчера прошла молва,
Что на слободке где-то тут
Девицу замуж выдают.
Вон двор открытый — видно, тот:
Венки да ленты у ворот.
Объезжий входит: «Дому — мир!
Видать, у вас готовят пир?
Жених невесте богом дан?
Ну что ж, давайте пива жбан,
Да вон хозяйка квасит квас.
Уж много не возьму я с вас —
Кваску да браги по ведру.
С других-то боле я беру.
Да денег для почина
С молодки три алтына!»
Зимой, когда на речке лёд,
Опять объезжему доход.
Стоит объезжий на реке,
От проруби невдалеке.
Как выйдет баба на ледок —
Берёт он «прорубный налог»:
«Давай за полосканье
Казённое взысканье!»
Так было всюду и везде,
И жил народ в большой нужде.
И собирал объезжий — враг —