Наша фантастика № 2, 2001
Шрифт:
БЕЖАТЬ!!!
Холодный ветер бьет в лицо, ноги вязнут в липкой густой грязи, деревянные развалюхи мелькают по обеим сторонам дороги. Вслед несется мерное тягучее завывание.
— Бабушка, постойте! — Отчаянный вопль в спину сгорбленной старушке в белом платочке, собирающейся свернуть за угол. — Скажите, как пройти…
Бабушка медленно оборачивается. Вместо лица — пустое место. Только дряблая морщинистая кожа.
Подавляя истерические всхлипы, он несется прочь не разбирая дороги. И… И едва не разбивает лоб о гладкую металлическую дверь в бетонной стене. Створки плавно разъезжаются в стороны. Он по инерции делает еще один шаг. Створки вновь смыкаются за его спиной.
Остается только идти вперед.
Гладкие блестящие поверхности со всех сторон. Непонятно откуда идущий голубоватый свет. Гробовая тишина.
Уж лучше грязные пустые улочки… Лучше пронизывающий ветер… Лучше люди-мутанты… Только не этот мертвый холодный блеск со всех сторон!..
Кажется, впереди — движение. Кто-то идет ему навстречу. Девушка. Прекрасная девушка в длинном черном платье. Вокруг головы — массивный золотой обруч, с которого свешивается множество тонких длинных цепочек. Они струятся по плечам, позванивают, переплетаются с роскошными рыжими волосами царственной незнакомки.
На ее губах — едва заметная улыбка, взгляд спокоен, движения неторопливы и уверенны. И все это — улыбка, взгляд, движения — источает космический холод, подводит последнюю черту, за которой становятся неуместными (и невозможными!) любое движение мысли, любой проблеск чувства, любые вопросы и любые ответы, за которой — абсолютное ничто…
Так вот кто правит этим миром, вот кто создает его законы, вот кто страшнее мертвых улиц с безглазыми домами, страшнее старухи, лишенной лица, страшнее чудовища с бескостными пальцами!
Он знал, что бежать бессмысленно. Позади — закрытая зеркальная дверь, по бокам — глухие зеркальные стены (и эти зеркала не бьются — он уже пробовал!). Но все же он из последних сил рванулся куда-то в пустоту… Тут же зеркала пришли в движение. Они бугрились, складывались гармошкой, надвигались на него, словно желая раздавить. И его повторенное десятки и сотни раз отражение вдруг начало деформироваться. С каждым мгновением оно все больше искажалось, становилось чужим, отвратительным, безобразным.
Не в силах даже кричать, он упал на пол, сжался в комок и закрыл глаза. Он слышал только скрежет зеркальных стен и мягкие, едва различимые шаги по черному ворсистому ковру. Шаги неумолимо приближались…
— Локшин, вы что, не выспались?
Волна мелкой дрожи по телу.
— Нет… Я… Я выспался…
— Ну так с добрым утром! Вы отвечаете замечательно, но, к сожалению, не на тот вопрос. Давайте-ка все сначала.
Юра перевел взгляд с экзаменатора на узенький листок бумаги, лежащий перед ним на столе. Буквы вдруг ожили, поползли по бумаге, словно букашки, складываясь в совершенно другие слова.
— Да… Да, я сейчас…
Перед глазами все завертелось. Темно-коричневая доска почему-то стала зеркальной. И то, что в ней отражалось, не имело ничего общего с реальностью. С трудом выдавив десяток общих фраз, Юра замолчал и уставился в одну точку…
— Три. Еле-еле.
— У тебя?! Слушай, давай-ка отойдем.
В коридоре на третьем этаже — ни души. Тяжелый запах краски от еще не просохших стен. Веселый птичий щебет за окном и монотонное жужжание незадачливой мухи, бьющейся между двумя запыленными стеклами.
— А ведь ты, дорогой друг, мне тогда наврал. Это именно она тебе снилась. Правда?
— Какая разница…
Глухой безжизненный голос. Сузившиеся
— Знаешь, я припоминаю что-то насчет Славика.
— Какого Славика?
— Черт побери! Да проснись же ты, наконец! Скажи, у нее сестры, случайно, нету?
— У кого?
— Та-а-ак.
Ваня отошел на несколько шагов. Не меньше минуты он молча разглядывал своего приятеля. Похоже, сейчас с ним разговаривать бесполезно. Что же все-таки тогда случилось со Славиком Морозовым? Если бы вспомнить! Кажется, говорили, какая-то депрессия… Месяца два тянулась… Или три… Безумная любовь. Рыжая девчонка. Или это было с кем-то другим? Надо будет точно разузнать у тех, кто с ним ближе общался. Самое неприятное, что надо ехать домой до конца каникул. И билет уже взят. Ладно, даст Бог, обойдется.
— Слушай, сновидец! Давай-ка я тебя до дому провожу, а то еще упадешь на полдороге. Вот книжки, которые ты просил. И отойди от стены, весь рукав уже желтый! В сентябре вернусь — обо всем серьезно поговорим. Смотри тут, без меня помереть не надумай.
…Стена, забор, деревья. А вот что-то знакомое. Ну да — это же его дом. Кто-то рядом с ним. Прощается. Кажется, Ваня Хохлов. Почему он смотрит так странно — как на тяжелобольного? До свидания, Ваня. Уезжаешь послезавтра? Да, конечно. Ничего, я в порядке. Ну все, пока! Юра понемногу приходил в себя. Интересно, почему он не помнит, как шел домой? Последний в году экзамен, буквы, расползающиеся по листу, как букашки, зеркало в полстены, исписанное какими-то формулами, летящий вниз потолок… Это было наяву, он может поклясться! Тройка. Он же был готов к экзамену, он прекрасно знал все билеты… А потом?.. Вроде бы Иван с ним о чем-то разговаривал. Отдал обещанные книги. Пыльные стекла, жужжание мухи, запах краски. Да, точно, на третьем этаже — ремонт, вот и рукав испачкан. О чем же они говорили? Это должно быть что-то важное… Нет. Провал. Память отключилась сразу после экзамена.
Юра встряхнул головой и зашел в подъезд. В почтовом ящике что-то белело. Сложенный вдвое тетрадный листок в клеточку. Юра машинально развернул его. Всего две фразы — зеленым фломастером, крупными печатными буквами:
«ОНА УБЬЕТ ТЕБЯ. СДЕЛАЙ ЧТО-НИБУДЬ ДО СЕНТЯБРЯ».
Юра скомкал листок и, тяжело дыша, начал подниматься по лестнице. В голове крутился припев какой-то дурацкой детской песенки. Ярко-зеленые буквы то вставали перед глазами, то опять исчезали.
Зайдя в квартиру, он, не снимая обуви, кинулся к телефонному аппарату. Снял трубку, набрал первые три цифры… и почему-то остановился. Положил трубку на рычаг, ушел к себе в комнату и обессиленно упал на кровать.
В первый раз Вита осознала, что ей довелось побывать в чужом сне, когда случайно столкнулась на улице с человеком, приснившимся ей дня три назад. Это был крепкий невысокий мужчина лет сорока, с монгольскими глазами и маленькой черной бородкой. Он держал под руку пухленькую крашеную блондинку примерно того же возраста, смеялся, что-то шептал ей на ухо… А у Виты перед глазами вставал совсем другой образ: искаженное яростью лицо, крупные капли пота на лбу, всклокоченные волосы. В руке он держал массивный заостренный предмет, с которого — о ужас! — прямо на дорогой ковер капала свежая дымящаяся кровь. На полу у его ног лежало неподвижное тело женщины. Лица не было видно, но фигура и цвет волос — точь-в-точь как у его сегодняшней реальной спутницы. Тогда, во сне, Виту заинтересовало увиденное. Спрятавшись за шкафом, она смотрела во все глаза, как убийца мечется по комнате, бьет посуду, срывает со стен чьи-то фотографии.