Наша служба
Шрифт:
Нет. Прокофьев злился только на себя. На свою беспомощность.
Он всегда был уверен, что его знаний с головой хватит на разрешение любой рабочей ситуации. И что? Стоило Семёнычу улететь, и он беспомощен, словно младенец, пытающийся стащить двадцатилитровую банку варенья с верхней полки.
А ведь он так обрадовался, когда появилась возможность самому решить загадку! И чему, спрашивается, было радоваться?
Немного успокоившись, Антон отправился в ванную и умылся холодной водой.
Он снова попробовал
И что теперь? Снова искать информацию? Снова обыскивать корабль?
Сержант сходил на кухню и приготовил кофе. Немного подумал, открыл распределительный щиток с затёртым изображением черепа и скрещенных костей, выбрал из запасов Семёныча бутылку коньяка и плеснул немного в чашку.
Когда вернулся на пост, увидел, что Голокон и Карлито явно нашли общий язык и что-то оживлённо обсуждали.
Прокофьев уселся за стол и сделал пару мелких глоточков из чашки. Он начал успокаиваться. Краем уха Антон слушал разговор Карлито и Голокона.
– Итак, ты хочешь кардинально сменить направление своей жизненной колеи, – пафосно вещала голова, глядя на гусеницу. Похоже, Голокон начал вербовку нового подопечного. – Есть ли у тебя предпочтительные пути продвижения или же пред тобой открыты все дороги ввысь?
– Чего? – спросил Карлито. Такого ярко выраженного недоумения Прокофьев ещё не видел. Карлито выпучил и без того большие глаза, подался назад, а вдобавок изогнулся знаком вопроса.
В один миг вся спесь слетела с Голокона, и он устало спросил:
– Говорю, есть идеи какие-то? Чем заняться хочешь?
– Вот ты про что! – обрадовался Карлито. – Есть, конечно! Я могу стать шпионом! А чего? Опыт у меня уже имеется!
– И умереть от шальной пули? – Голокон поморщился. – Не годится. Чем раньше занимался?
– Ну, я был, так сказать, революционером, – гордо заявила гусеница. – Создал профсоюз, сочинял и пел песни, воодушевляющие соратников на подвиги!
– Вот! Тебе нужно на сцену! – радостно воскликнула голова. – Эх, были бы у меня руки, я бы тебя обнял! Ты хочешь стать звездой?
– И умереть от шального помидора, брошенного из зала, – съязвил Антон.
Однако Голокона уже было не остановить. Он даже не дождался подтверждения от Карлито.
– Я буду твоим продюсером! Да! Я уже вижу эти заголовки! Гусеница-тенор Изабелла…
– Меня зовут Карлито, – обиженно заявила гусеница.
– Карлито? – переспросил Голокон. – Не пойдёт. На чём я остановился? Да! Гусеница-тенор Изабелла…
– Переспала с продюсером без туловища, чтобы попасть на сцену! – не сдержался Прокофьев.
– Да не перебивайте вы! – взвизгнул Голокон. – Гусеница-тенор Изабелла! На подтанцовке балет пауков-сенокосцев! Аккомпанирует оркестр сверчков! Освещение – команда светлячков-пиротехников! А? Каково?
– Ну… – протянул Карлито. Однако его мнение роли уже не играло. Мысли Голокона встали на колею и понеслись со скоростью вагончика на американских горках.
– Для того чтобы пробиться на сцену – нужны либо деньги, либо скандал. У тебя есть деньги?
– Нет.
– Тогда будем использовать скандал!
– Скандал? – хмыкнул Карлито. – Это мне что, перед камерой кого-то побить нужно? Я бы и не против, да ростом не вышел.
– Кого сейчас удивишь дракой? – парировал Голокон. – Кроме того, скандал можно придумать. Все так делают. Но он должен звучать правдоподобно! Чтоб его можно было проверить, пусть и без деталей. Вот, например: ты сейчас где? На посту ГАИ. Исходим из этого и придумываем скандал. Тебя незаконно задержали гаишники, начали избивать, ты кричал и вдруг понял, что можешь петь! Неплохо, а?
– А как вам другой вариант, – заметил Прокофьев. – Гусеница Карлито выкинул голову-консультанта в открытый космос!
– Эта версия не выдержит никакой проверки, – высокомерно заявил Голокон.
– Ещё одно слово в сторону ГАИ – и ещё как выдержит, – хищно усмехнулся Прокофьев.
Больше ни одного нелицеприятного упоминания астроинспекции Антон не слышал. Голокон и Карлито долго спорили и в конце концов остановились на версии, согласно которой Карлито раньше был гигантским космическим червём, пожирающим всё на своём пути. Однажды он столкнулся с чёрной дырой и проглотил её. Но пока переварил, гравитационное поле чёрной дыры сжало его до нынешних размеров. В этот момент перед его глазами пронеслась вся жизнь, он решил пересмотреть своё мировоззрение и стать певцом, чтобы нести позитивные эмоции всем существам во Вселенной.
Прокофьев от души смеялся над этой версией, однако Голокон и Карлито почему-то решили, что она идеальна, и вообще, слыхали и поглупее.
– Теперь нужно подобрать репертуар, – размышлял Голокон. – Ты там что-то говорил про революционные песни? А ну изобрази.
Карлито затянул что-то повествующее о бедных гусеницах, попираемых задней железной пятой проклятого дона Сентипеди.
– Не пойдёт, – остановил гусеницу Голокон. – Давай что-то более радостное. Романтическое. О любви.
Песня, прославляющая крепкие, в тридцать лап, объятия гусениц Голокону понравилась намного больше.
– Уже лучше! Да! Но не стоит останавливаться! Давай ещё что-то! Я знаю, ты можешь ещё лучше… О! Может, рок?
Карлито прокашлялся, набрал воздуха в лёгкие и прорычал что-то совсем невменяемое.
Голокон задумчиво прищурился.
– О чём ты хоть пел?
– Не знаю. А разве в роке ещё и текст бывает? Я думал, они просто рычат.
– Ну… Даже если и бывает – неважно. Мне нравится. Значит, так: сейчас мы тебя бреем, оставляем ирокез по всей спине…
Договорить Голокону Карлито не дал. Он категорически отказался от стрижки.