Наша трагическая вселенная
Шрифт:
Я связала еще несколько рядов.
— На этом ведь можно зарабатывать, — сказала я. — Как моя подруга Либби.
— Это надо делать, чтобы расслабиться, — возразила Ви. — Иначе ничего не получится.
— Возможно. А кстати, есть такой анекдот. Хотя это не вполне анекдот, скорее просто история. На тропическом острове живут рыбаки. Каждое утро они просыпаются, когда пожелают, выходят на лодках в море и ловят рыбу для себя и своих семей — ну и, может, еще для своих знакомых, которые больны и не могут в этот день выйти на рыбалку. У них у всех есть огороды, где они выращивают все что им нужно. Когда рыбалка закончена, рыбаки играют с детьми или встречаются за партией в карты, или просто сидят на солнышке и читают книги. Каждый вечер они едят на ужин рыбу, которую сами же поймали, а потом ходят друг к другу в гости и рассказывают истории или устраивают вечеринки. Однажды к ним на остров приезжает отдохнуть американец — туристы здесь бывают редко, но недавно об этом острове в какой-то книге написали как об одном из «не
Ви улыбнулась.
— Здорово. Почти «история без истории». Тебе ведь тоже хочется простой жизни, правда? Поэтому ты и не поехала осенью в Грецию? Сказала тогда, что простая жизнь идет на пользу писательству. В смысле, твоему настоящему писательству. Может, вязание тоже тебе в этом поможет.
Моему «настоящему» писательству… А ведь мои «ньютопии» и романы Зеба Росса такие настоящие, что ничего более настоящего и придумать нельзя: зайди в любой книжный — и сможешь подержать в руках как минимум одну из этих моих книг. А мой «собственный» роман существовал пока лишь в моем воображении и был не более настоящим, чем привидения, в которых я верила в детстве.
— Кристоферу хочется совсемпростой жизни, — вздохнула я. — Более простой, чем мне. Недавно он заявил, что больше не будет покупать себе новую одежду — починит ту, которая у него уже есть. Устроиться на работу это ему вряд ли поможет, но вообще мысль отличная.
— Если, конечно, он не Ждет, что ты станешь вязать ему чертовы носки!
Мы обе засмеялись. Я связала еще несколько рядов.
— Я никому не решалась в этом признаться, но вообще-то, наверное, все-таки зря я не поехала в Грецию.
Ви подняла глаза от экрана, и на ее лице появилось выражение «Ну я же тебе говорила!».
Летом я выиграла поездку на один греческий остров — мне предлагали провести там октябрь в компании художников, чтобы поработать над своим «настоящим» романом. Даты поездки меня полностью устраивали: я только-только дописала очередную книгу Зеба Росса, и мы договорились с «Орб букс», что следующий заказ от них поступит только через год. Ви побывала в том же месте годом раньше и рассказывала, что там потрясающе. Вообще-то именно она и выдвинула мою кандидатуру на этот конкурс, написала мне рекомендательное письмо и помогла отобрать кое-какие работы для комиссии — большую часть из того, что мы тогда послали на рассмотрение, я со временем уничтожила. Она говорила, что это сообщество по духу напоминает палаточный лагерь, что там полно милых людей, с которыми так приятно пить вино и вечерами сидеть на террасе. Днем же можно совершенно спокойно, ни на что не отвлекаясь, писать, гулять или просто о чем-нибудь размышлять.
Восторженный рассказ Ви о сообществе привел меня в ужас. Мне совсем не хотелось встречаться с людьми, которые могли оказаться счастливыми, — в лучах их радости мое несчастье стало бы слишком очевидным! К тому же мне не хотелось оставлять Кристофера, потому что я думала, что тогда уж точно к нему больше не вернусь. С тех пор как мы поцеловались с Роуэном, прошло совсем мало времени. Я твердо решила не искать с ним встреч воскресными вечерами в Дартмуте, но мне хотелось побывать на открытии Морского центра, чтобы хотя бы еще раз увидеть его лицо. Конечно, тогда я объясняла себе решение не ехать в Грецию иначе: мол, некому будет заботиться о Беше, да и зачем вообще лететь на самолете — чтобы лишний раз загрязнять атмосферу углекислым газом? К тому же Кристофер будет скучать и наверняка совсем оголодает, потому что ему не нравится ходить в супермаркет. Он поклялся есть только те фрукты и овощи, которые сам выращивал в ящиках на подоконнике. Однако пока вся эта затея увенчалась лишь одним помидором и несколькими веточками базилика. К тому же у меня, как обычно, не было денег. Фонд, основавший сообщество, оплачивал перелет и жилье, но за еду все должны были платить сами. Ну и еще все усложняла необходимость покупки сандалий, крема от солнца, купальника, парео, мази от укусов насекомых и солнечных очков — всего этого у меня не было.
Впрочем, никакой уверенности в том, что в Греции что-то изменится, у меня не было тоже. Для себя я решила, что люди, которые все время нуждаются в приключениях, просто-напросто не умеют извлекать максимум пользы из того, что с ними происходит в обычной жизни, и ко всему прочему, у них нет ни капли фантазии. Я гордилась тем, что способна часами (ну хорошо, может, и не часами) восхищаться одним и тем же девонским пляжем, на который мы с Бешей ходим каждый день. Зачем мне куда-то лететь? К тому же я успела понять, что меня вообще трудно чем-либо поразить — ну кроме разве что действительно выдающейся научно-популярной литературы. Беллетристика меня уже давно ничем не удивляла, и, прочитав аннотацию на обложке, я обычно решала, что полностью читать книгу совершенно необязательно. Иногда, конечно, я все-таки бралась за что-нибудь, но всегда бросала, так и не дочитав, потому что уже понимала, чем там все закончится. А еще у меня появилось что-то вроде привычки: я читала каждую страницу чуть ли не задом наперед — всегда заглядывала в последний абзац, чтобы убедиться, что верно угадала, как станут развиваться события. И так и этак прокрутив в голове свой октябрь на острове, я пришла к выводу, что поездка эта мне совершенно ни к чему. Какова на ощупь вода, я знаю и так, солнце там тоже вряд ли какое-то особенное, а с людьми я и без Греции общаюсь слишком много. И вино тоже пью. Какой же смысл делать все то же самое, только в другом часовом поясе? Мне нравилось летать — нравилось смотреть на мир, который из иллюминатора самолета казался каракулями, нравилось чувствовать себя близким другом того, кто эти каракули нарисовал. Но и это я уже проходила. Результаты эксперимента были мне заранее известны.
Ну и еще я не была уверена, что смогу дописать роман при любых обстоятельствах, не говоря уж о незнакомом месте вроде Греции. Сначала предполагалось, что я закончу его в 1999-м, но мне уже несколько раз приходилось просить агента отсрочить дату сдачи еще на год. Редактор, которая заказала мне роман, в 2002-м уволилась из издательства. Ее преемница ушла в 2004-м. Тогда издательство было куплено другим издательством и стало его импринтом. [10] Потом громадный медиаконгломерат поглотил это второе издательство, и импринт сменил название. Время от времени мне приходили письма от все новых и новых редакторов с вопросами о том, как продвигается роман, но с 2006-го я от них ничего не слышала. Видимо, мой договор оказался в мусорном ведре вместе с другими бумагами, которые лежали в ящике у очередного покинувшего издательство сотрудника. А свой экземпляр я наверняка потеряла. Даже мой агент, с которой вся эта история, собственно, и начиналась, давным-давно уехала — она перебралась в Корнуолл, найдя там работу школьной учительницы, так что теперь о судьбе моего договора узнать было положительно не у кого.
10
Импринт— подразделение крупного издательства.
За две недели до предполагаемого отлета в Грецию я отправила письмо, в котором отказывалась от поездки. Я думала, что, сделав это, положу конец мучительным бессонным ночам рядом с безмятежно спящим Кристофером, но оказалось, что после этого письма мне стало только хуже. Весь октябрь я ежедневно смотрела в «Гугле», какая в Греции погода, а сама в это время сидела в библиотеке, зевая и борясь со сном. С тех пор к уже написанному я добавила приблизительно две тысячи слов и выбросила около двадцати тысяч. Итого чистой прибыли — минус восемнадцать тысяч. Можно ли отдать в печать роман с количеством слов, уходящим в минус? Заглавие я тоже несколько раз меняла, так что на сегодняшний день моя будущая книга называлась «Смерть автора». Я была совершенно разбита. Мне без труда давалась шаблонная беллетристика — я могла написать полмиллиона слов и сдать их вовремя, к условленной дате. Из таких книг я никогда ничего выкидывала и не мучилась с названиями. Может быть, просто я специалист по шаблонной беллетристике — и это все объясняет?
— Как вообще у вас с Кристофером дела? — спросила вдруг Ви. — Если честно?
— Да так, ничего нового, — вздохнула я. — Я знаю, мне надо взять себя в руки. Наверное, история с Грецией меня чему-нибудь научит. В следующий раз, если мне выпадет такой шанс, я, наверное, им воспользуюсь — так мне кажется. Но, думаю, Кристофер тут все-таки ни при чем.
— Главное, не вяжи ему носки.
— Не буду.
— Я сейчас приготовлю тебе цветочный настой. А то у тебя какой-то измученный вид.
— Спасибо.
На следующий день Ви сходила в деревню, купила себе там черной альпаки и начала вязать шарф резинкой. Тут выяснилось, что у Клавдии где-то в чемоданах запрятано недовязанное платье в английском стиле. Она достала его и тоже принялась вязать. У нас получился настоящий клуб вязальщиц. Вязание в моих руках было таким осязаемым, таким реальным: нужно было лишь вывязывать петлю за петлей, и полотно становилось все длиннее и длиннее. Куда проще, чем писать роман! Сначала я останавливалась после каждого ряда, чтобы посмотреть, насколько увеличился мой шарф, и прикинуть, каким он станет через полчаса или на следующий день, но вскоре я устала этим заниматься. Было намного удобнее наматывать шерсть на пальцы, как показала мне Ви, и просто переворачивать спицы в конце каждого ряда, чтобы сразу начинать новый. А когда я ошибалась, Клавдия забирала у меня спицы и все исправляла, приговаривая что-то вроде: «Ну правильно, эта петля перекручена! Ви, ты посмотри, что она наделала!.. А тут одной петли не хватает». Потом она возвращала мне вязание, и я обещала себе, что больше ничего не перепутаю, потому что исправлять ошибки, похоже, было очень непросто.