Наша война
Шрифт:
Несколько слов о позиции каталонского народа
После окончания войны на одном из собраний, проведенном в эмиграции, Хосе дель Баррио не нашел лучшего объяснения нашего поражения в Каталонии и для оправдания своего не раз повторявшегося бегства от врага, как обвинение каталонского народа в недостатке энтузиазма и в нежелании оказать необходимую помощь нашей армии. Он заявил, что это явилось причиной, по которой Барселона не стала вторым Мадридом.
Возмущенный, я выступил против подобных обвинений. И сейчас я повторю то, что сказал тогда и что соответствует моим самым глубоким убеждениям.
Каталонский народ был не только одним из тех,
Я сам был свидетелем многих злоупотреблений и выступал против них всякий раз, когда мне представлялся случай. Впервые я столкнулся с подобными делами на каталонской земле в Тортосе. Там в ряде домов, реквизированных СНТ, мои солдаты обнаружили в подвалах, комнатах и в замурованных гаражах десятки тонн промышленных товаров — текстиль (шерсть и всевозможная одежда), парфюмерию. Мы нашли даже два автомобиля, различное оружие и… пушку калибра 15,5 мм со снарядами!
Сектор V корпуса проходил по левому берегу реки Эбро до Таррагоны, следовательно, внутри сектора оказывалось все побережье от устья Эбро до Таррагоны. На этом отрезке берега находились несколько рыбачьих деревень, и весь их улов доставлялся в рестораны Барселоны и кооперативные магазины, «контролируемые» анархистами.
Но хуже всего анархисты поступали с крестьянами. Пока мы подготавливали операцию на Эбро, наш штаб располагался в нескольких домишках на берегу моря между Оспиталетом и Камбрильсом. Один из этих домиков принадлежал крестьянину из деревни Эль-Касалот. Однажды крестьянин пришел обработать землю вокруг домика. Я разговорился с ним; мы сидели под деревом. Бутылка хорошего вина, сигареты и моя осведомленность в деревенских делах, а также репутация, которой мы пользовались как защитники крестьян, расположили ко мне этого человека, и он стал откровенно отвечать на вопросы, рассказывая о делах в деревне: о проблемах и трудностях. Он рассказал, что время от времени в деревне появляются какие-то типы из Барселоны, вооруженные и с мандатами от комитета анархистов. Поддерживаемые анархистскими элементами деревни, они заставляют крестьян продавать им продукты: яйца, кур, свиней и т. д., платя за все деньгами. «Если бы, по крайней мере, хоть часть продаваемого оплачивалась нам городскими продуктами — например, табаком, солью, сахаром, кофе, тогда другое дело, а то за деньги мы не можем ничего этого купить…» — сказал крестьянин.
Я объяснил ему, что анархисты поступают незаконно, и попросил, в случае их нового появления в деревне, сообщить нам, — мы покончим с этим грабежом.
Спустя три или четыре дня мы узнали, что в деревне появились «покупатели». Я направил нескольких солдат, и пришельцев задержали. Их было трое, хорошо вооруженных «наранхеросами» (охотничье ружье крупного калибра), пистолетами и ручными гранатами. В грузовике лежало немало продуктов, «купленных» в других деревнях. Всех троих мы передали в трибунал корпуса и их за вооруженный грабеж во фронтовой полосе приговорили к смертной казни. Этот случай мы сделали достоянием общественности, чтобы в дальнейшем крестьяне не давали себя обкрадывать ни под видом реквизиции, ни под видом «закупок».
Через несколько дней Рохо переслал мне предписание Негрина — расследовать причины исчезновения трех человек в секторе расположения моих частей (об исчезновении этих типов Негрину сообщили анархисты). Я ограничился отправкой копии приговора и добавил, что речь идет не о каком-то таинственном исчезновении, а о всем известном деле.
Тивенис — деревня вблизи Эбро. Там несколько дней размещался мой штаб. Как обычно, прежде всего мы установили контакты с местными гражданскими властями, партийными руководителями и организациями. Мы узнали, среди прочего, что в деревне проживают несколько проституток, привезенных анархистами из Хихона после потери Севера. В такой деревушке, как Тивенис, их присутствие вызывало бесконечные неприятности и скандалы, так как они не хотели работать и вели веселую жизнь. Я приказал привести их в штаб, а в последующие дни они уже стирали солдатам белье по десять часов в день. Что касается покровителей этих «дам», то их отправили на передовую линию в окопы. Крестьяне еще раз получили возможность сравнить две политики и две линии поведения.
После форсирования Эбро одной из первых мы освободили деревню Бенисанет. Губернатор Таррагоны направил туда своих представителей — в их числе двух полицейских. Эти полицейские совершили немало преступлений. В частности, они арестовали женщину как «фашистку» только за то, что нашли у нее в доме изображение Христа и портрет дочери в платье для первого причастия. Они разбили изображение Христа и порвали портрет дочери. Узнав об этом, я приказал арестовать полицейских и отдать под трибунал, который приговорил их к смертной казни. Эта история стала известна губернатору. Вначале он рассердился и прислал еще двух полицейских разузнать, в чем дело. Когда же они сообщили ему обо всем, губернатор согласился с принятыми мерами.
Негрину нравилось посещать фронт; как он сам говорил, «было необходимо иногда убегать от низменных дел власти». После прорыва фашистов к морю он несколько раз был в нашем секторе. Во время этих визитов мы обсуждали различные проблемы, но в ту пору он больше всего говорил о взаимоотношениях с каталонцами. Однажды, касаясь действий враждебных элементов, плетущих сети заговора в стремлении достичь при поддержке французов сепаратного мира с Франко, он сказал, что готов нагрузить бомбами все самолеты, включая и истребители, и уничтожить Барселону. В этих беседах я высказывал ему свое одобрение в том, с чем соглашался, и оспаривал то, с чем не был согласен. Например, я говорил ему, что было бы неправильно ставить на одну доску группу заговорщиков-авантюристов и каталонский народ с его правительством. Мне пришлось сказать Негрину, что ни для кого не являются секретом постоянные злоупотребления высокопоставленных чиновников из министерств его правительства, включая и самих министров; многие из этих высших чиновников, как широко известно, привезли с собой помимо семей своих любовниц и реквизировали для них великолепные дома, причем такие реквизиции осуществляют органы его правительства, которые совершенно не считаются с правительством Каталонии. Естественно, все это не может не вызывать недовольства каталонцев.
Спустя несколько дней после одного из визитов Негрина нас посетил Луис Кампанис (Луис Кампанис был выдан Франко правительством маршала Петэна и расстрелян). Мы приняли его со всеми почестями, соответствовавшими его посту президента Каталонии. Мы все ему показали и даже организовали учение с участием двух бригад. Затем он проинспектировал все части, находившиеся в резерве, говорил с солдатами и раздарил им на память все. что имел при себе: бумажник, авторучку, часы, песеты… Кампанис провел с нами день, и я все время наблюдал за ним, как он себя держит и о чем говорит. После обеда мы остались одни. Кампанис рассказал мне о трудностях, испытываемых каталонцами во взаимоотношениях с центральным правительством. На мой вопрос, почему он не обсудит все это с Негрином, он ответил, что пытался несколько раз, но Негрин на это не пошел. Из своих наблюдений и бесед с Кампанисом я вынес впечатление, что он был человеком исключительно искренним, честным, очень смелым, большим патриотом, любящим Каталонию и Испанию, как самый настоящий кастилец. У меня сложилось совершенно твердое убеждение, что если и имелись трудности в отношениях между двумя правительствами, не Кампанис был виновен в них.
Спустя некоторое время я вновь увидел Негрина и рассказал ему о приезде Кампаниса, о своих выводах. Негрин согласился с тем, что Кампанис — человек, с которым можно договориться, но в окружении и центрального и каталонского правительств действует достаточно людей, стремящихся помешать налаживанию хороших взаимоотношений между ними.
Несмотря на многочисленные злоупотребления, поведение каталонского народа было безупречным в течение всей войны. Я хочу привести еще два примера, которые отлично характеризуют состояние духа и позицию каталонцев.