Нашествие теней (Светоносец - 1)
Шрифт:
Джайал только головой покачал: такого отца он не помнил.
– Продолжай, - прошептал он.
Фуризель смотрел на него как-то странно, как человек, который должен сообщить дурную новость и не решается ее произнести. Джайал, желая помочь ему, наговорил мягко:
– То, что было после ранения, для меня полный провал. И только сегодня я впервые вспомнил, что вообще был ранен.
– Рана была страшная: голова у тебя раскололась отсюда и досюда. Фуризель провел черту от правого глаза до подбородка.
– Не могло быть сомнений, что тебе конец.
– Конец?
– Ну да - что ты умираешь и осталось тебе недолго. И потом, на погребальном костре,
Джайал вспомнил и тот удар, и те, что наносил он сам: да, рана была смертельной. Как же он спасся?
– Расскажи мне обо всем, что ты видел, - приободрил он старика.
– Я видел далеко не все, но расскажу тебе все, что знаю.
– Фуризель осторожно поставил свечу на пол и поплотнее закутался в плащ.
– Я лежал рядом с тобой, раненный в грудь, когда услышал трубы твоего отца и звон стали. Я знал, что для меня помощь запоздала, хотя Жнецы валились, точно снопы. Потом все утихло. Я ждал, когда придут жрецы и прикончат меня. Много всяких мыслей приходит к человеку, которого смерть манит своим железным когтем. Тут я услышал, как твой отец отдал приказ: унести всех умирающих, уделив особое внимание его сыну. Вот повезло-то, подумал я, выходит, жрецам мы не достанемся. Двое Рыцарей Жертвенника подняли меня - один за руки, другой за ноги, и я от их медвежьей хватки лишился чувств. Я увидел тебя опять уже намного позже...
– Позже?
– Да, но это длинная история...
– Фуризель поежился от ночного холода и снова хлебнул раки, словно готовился изгнать неких демонов прошлого.
Потом начал говорить - сперва запинаясь, потом, взбодренный ракой и вниманием Джайала, все откровеннее. И пока он говорил, духи убитых словно восстали из Хеля, приникнув к окнам и дверям заодно с туманом, который возвращался на улицы с уходом грозы. Джайал почти не слышал его слов. Прошлое ожило вновь, и речь старика лишь сопровождала образы, встававшие перед Джайалом. Он ничего не помнил семь лет, но этой ночью прошлое решило вернуться к нему - той самой ночью, когда он сам вернулся а Тралл. Вскоре он и вовсе перестал слышать Фуризеля, а все краски, звуки и запахи семилетней давности предстали перед ним во всей первозданной яркости.
Все вокруг вращалось - это было первое, что он ощутил, упав на землю и увидев булаву, обагренную его кровью. Его сначала медленно, потом все быстрее стало влечь во тьму. Но потом каким-то чудом он снова пришел в сознание. Мир вращался по-прежнему: только Джайал был неподвижен, а все вокруг вертелось колесом, словно он был водоворотом, черной воронкой, всасывающей в себя все остальное.
Чьи-то руки подняли его и быстро понесли куда-то. Ему было все равно куда - ведь скоро нахлынет тьма, положив конец этой никчемной суете. Над головой звучали разговоры, из которых он улавливал лишь отдельные фразы:
– Это сын барона.
– Убит?
– Нет, но едва дышит.
– Да смилуется Огонь над нами, грешными...
– С дороги, сучьи дети! Несите его в шатер!
– Потом послышался голос отца:
– Неужто ничего нельзя сделать?
– Ничего, светлейший, - остается только молиться.
– К черту молитвы - это мой сын!
– Повелитель, битва проиграна, а с ней и вся война. Червь занимает поле - эта потеря лишь еще одна рана, которую ты унесешь с собой в изгнание.
– Унесу? Пусть смерть унесет мою душу в Хель! Мой сын умирает, а ты не даешь мне надежды?
– Мой повелитель, есть лишь одно средство, но нам оно недоступно. Произнес лекарь и торопливо добавил: - Он отходит - пусть жрец даст
– Нет! Нечего жрецам лезть со своими придирками, когда мой сын умирает!
– Но что, если он уйдет в иной мир без покаяния?
– раздался голос жреца.
– Слушай меня: я не затем вел битву, чтобы мой единственный сын угас вместе с солнцем, - я прибегну к Жезлу!
– К Жезлу?!
– воскликнул жрец.
– Ты слышал меня, старый пес. Ступай и приведи Манихея - он врачует раненых, насколько мне известно.
– Жрец, прошуршав шелком одежд, удалился, и настала тишина, в которой сознание Джайала кружило, то и дело приближаясь к краю водоворота, несущего в никуда. Потом какой-то солдат вскричал у входа в шатер:
– Повелитель, Червь снова атакует! И мягкий голос отца, мягче, чем когда-либо за все восемнадцать лет жизни Джайала:
– Итак, конец времен подставил нам подножку, как скверный мальчишка, и мы валимся наземь в бессильной ярости. В этой последней схватке нам всем придется умереть, но ты не умрешь. Ты рожден для света, не для пропасти Хеля!
– Кто-то откинул входное полотнище шатра и вошел.
– Ты все-таки пришел, Манихей, хотя и поздно.
– Да, битва проиграна, - подтвердил другой голос.
– Всем остальным выйти!
– скомандовал отец, и лекарь вместе с другим жрецом покинули шатер. Ветер выл, задувая в рваные стены утлого убежища, где они остались втроем.
– Джайал умирает, - тихо сказал отец.
– И тебе известно, зачем я вызвал тебя.
– Ты хочешь, чтобы я пустил в дело Жезл, - ответил Манихей столь же тихо, несмотря на вой ветра и шум возобновившейся битвы. Голос отца из отчаявшегося стал гневным:
– Я весь день прошу тебя об этом. Мы выиграли бы битву еще до полудня, если бы ты это сделал. Но ты отказал мне, и теперь в этом городе будет править Червь, и Огонь угаснет в Жертвеннике.
– Я сразу сказал тебе, приехав из Форгхольма, что не прибегну к Жезлу, ибо это связано с проклятием.
– Разве меня и без того не постигло проклятие? Битва проиграна, и мой сын умирает!
– Я называл тебе причину своего отказа: Жезлом не должны пользоваться ни ты, ни я - он предназначен для другого, который явится вскоре, чтобы избавить мир от скорби, который вновь зажжет солнце. Подумай об этом, Иллгилл.
– Думать об этом, когда мой сын умирает? Слушай! Они атакуют опять, времени почти не осталось; по имя нашей дружбы, Манихей, спаси моего сына!
– Снаружи слышался лязг оружия и крики, но внутри, где Иллгилл и Манихей стояли над умирающим юношей, царила странная тишина. Наконец Манихей произнес с глубоким вздохом:
– Я и это предвидел - предвидел уже давно. И почему я не уступил тебе раньше? Я мог бы спасти тысячу душ, кроме одной этой. Теперь Ре проклянет меня из-за одной-единственной жизни. Будь при нем, пока я схожу за Жезлом времени у нас мало.
– Рука отца легла Джайалу на плечо, и ее тепло помогло сыну устоять перед засасывающим его водоворотом.
Джайал открыл свой единственный уцелевший глаз.
Отец стоял рядом, глядя на него. В другом углу шатра, в густо-красном зареве погребальных костров, Джайал увидел верховного жреца Манихея - тот, позвякивая колокольчиками на шапке, склонился над свинцовым сундуком, откуда извлек предмет, светящийся нездешним голубовато-белым огнем. Изможденное лицо жреца озарилось снизу этим чудным светом. Манихей благоговейно воздел свою ношу вверх, пропел какие-то слова - Джайал понял только, что это древний Язык Огня, и двинулся к носилкам, держа волшебный предмет на вытянутых руках.