Наследие Моры. Между мирами
Шрифт:
Все малейшие перешептывания прекратились. Вампиры внимательно слушали лидера:
– Сегодня Виктор видел Маира. Надеюсь, он еще не покинул посёлок и мы поймаем его в ближайшее время. Не хотелось бы гоняться за ним по всей России. Мы попросили Софию помочь найти убежище лугару. С завтрашней ночи на стражу отправляетесь по двое и ни на шаг не отходите друг от друга. Если увидите что-то подозрительное, почувствуете опасность – сразу же звоните Виктору. Все ясно?
– Да, лидер! – первой отозвалась троица у стеллажа с книгами. Лев и Ник переглянувшись улыбнулись. Братья-близнецы часто говорили одновременно. Илья похлопал друзей по плечу.
– Все сделаем, только бы побольше знать о Маире. На что он способен, мы, – Роб бросил взгляд на рядом стоящих у камина, – никогда не сталкивались с ним. Лугару знаем – его нет. Темная лошадка.
– А что с Кирой? – переменила разговор Лилия.
– Переживает последствия перехода из Небулы. Сейчас это все, что могу вам о ней рассказать.
– Почему нашей сестре не поможет Николь? Она же единственная наследница Моры. Кстати, с помощью её крови Кальмия оказалась в нашем мире. Не будь её, никто не смог бы открыть дверь между мирами. Каждый был бы на своем месте и жил как прежде, – выпалил Филин.
Виктор, который все это время неподвижно стоял в стороне, напрягся и хотел было выйти вперёд, но Михаил его остановил жестом руки.
– Мир магии неоднозначный. И ты ошибаешься, Филин, Николь здесь вовсе не при чем. Она помогла нам в последней битве. И благодаря ей мы все живы и в разуме.
– Мы потеряли многих наших братьев, с которыми сражались бок о бок годы. Маир убил Алекса. А мы все топчемся на месте вокруг этой ведьмы.
«Да уж, хорошо, я там не присутствую», – подумала про себя и прошла к лестнице. Мне никогда не стать частью этой семьи. Возможно, со временем вампиры смирятся с моим присутствием, но я – навряд ли.
Глава 4
Ночь окутала Домбай своей синей пеленой. Маир и стая отправились на охоту. Покинув холодное бездыханное убежище, он замер у леса и оглянулся. Высокая, как скала, заброшенная гостиница «Аманауз» угрюмо смотрела и разделяла скромный поселок на две половины. А спиной она как будто тянулась к густому хвойному лесу, который взъерошивал могучие горные склоны. И хоть «Аманауз» – восемнадцатиэтажное здание, но на их фоне казался совсем крохой. Саму же гостиницу местные называли пчелиными сотами из-за многочисленных выпирающих серых балконов, но Маир видел пустое осиное гнездо, и для стаи оно оказалось подходящим логовом. В недостроенных, заплесневелых помещениях можно было затеряться. Гостиница не охранялась. Забраться внутрь и быть незамеченными не составляло для лугару труда.
Долгие наблюдения за людьми через разрывы в тумане Небулы не прошли впустую. Маир изучил характер, поведение и реакции человечества. Злость – ответ на провокацию или недопонимание. Радость – удовлетворение желаний. Добро – родственное тепло. Любовь… На этом чувстве Маир никогда не останавливал своё внимание, оно казалось ему слишком незначительным. Все накопленные знания сейчас помогали ему и стае оставаться в тени – не привлекать внимание людей, избегать паники и держать на расстоянии вампиров. Пусть дальше сторожат дом. Неведенье Михаила позволит Маиру быстрее добраться к задуманной цели. Во-первых, ему нужно вернуть утраченную в Небуле память. Во-вторых, добраться до девушки с желтыми глазами. Он верил, что с помощью ее силы по-настоящему обретет свободу и избавится от постоянной слежки вампиров. Пришла пора остановить многолетнюю войну, и наследница Моры должна это исправить.
– Хозяин! – окликнул его лугару Д и тут же осекся.
Маир глянул на изголодавшуюся стаю, и они вместе устремились в густой лес…
Лугару затаились в кронах деревьев, вцепились в ветви, как звери. Выжидали жертву. И долго ждать не пришлось. Лесной гомон перебили глухой хрип и фырканье. Дикий кабан, похрапывая, тщательно обнюхивал вокруг себя землю. Остановился у дерева, как будто почувствовал угрозу. Маир первым кинулся на жертву, и после того как он насытился, с деревьев спрыгнули лугару. За минуты растерзали животное. Маир, утолив голод, как будто избавился от управляющего им звериного инстинкта. Отошел в сторону от пирующей стаи. Так тошно ему не было даже в Небуле. Как же ничтожно их существование, такую ли он свободу хотел? И почему только сейчас он начал думать об этом, почему в прошлом не задавался подобными вопросами?
Громкий рев вырвал его из размышлений, а стаю отвлек от обглоданных костей. Перед ними вздыбился бурый медведь. Оглушающе зарычал. Лугару тут же присели, готовые ринутся на очередную жертву.
– Не трогать его! – скомандовал хозяин и встал между стаей и медведем. Сущность лугару наполняла Маира изнутри и обращала его в краснокожую тварь. Он зарычал на зверя и тот, встав на четыре лапы, понюхал Маира и ушел, скрывшись в темноте.
Отпустив стаю, Маир не спешил возвращаться в «Аманауз». Он предпочёл насладится ночным, свободным от туристов Домбаем. Прогуливаясь по краю леса, над которым нависали острыми пиками горы, размышлял о последствиях побега из Небулы. В этот раз пострадала его память, вероятно, из-за этого в нем происходили странные перемены. Пробудилась приторная жалость к жертвам. Возникали губительные вопросы о смысле его свободы. Еще не отпускало терзающее ощущение, что он кого-то забыл. Очень близкого. Лугару рассказали о некой Кальмии, но он не знал никого с похожим именем.
Помнил Маир Небулу и кем там был, но воспоминания после первого побега как будто скрылись под мутной тепличной пленкой. Только неясные, размытые пятна на памятном полотне проявились в момент, когда Маир поглощал кровь одного из лугару. Он увидел себя – жестоко убивающего людей, зверствующих лугару в маленькой деревне. Надеясь, что вспомнит что-то еще, Маир иссушил вампира, но увидел, вернее, скорее почувствовал жгучие, болезненные обрывки прошлого.
Осколки воспоминаний выстраивали не радужную картину. Он сам себя обрек на заточение. Ошибкой стала жестокость, которую порождала губительная способность принимать чужой облик. Вместе с ним Маир впускал в себя память, таившуюся в бесконечном сознании владельца образа. Конечно, со временем он научился заглушать чужие воспоминания, но прежде они изменили его. Тогда он испытывал на себе людскую боль. Задыхаясь в водовороте гниющих пороков, все его нутро медленно наполнялось ненавистью. Хоть пучину мрака пронизывал белый луч святыни. Люди называли ее любовью. Но тьму Маиру оказалось принять намного проще света. В ней меньше драмы, да и любовь ему была незнакома. К тому же в сороковых годах кровь лилась рекой не только по вине Маира. Люди с жестокостью убивали друг друга. Уничтожали все живое. Не порыв ветра заставлял стрелять, не слепящее солнце отнимало жизни. Нет. Люди губили самих себя, напрочь забывая о другой, незаметной им жизни. Гибли деревья. Искореженная земля стонала. Воздух был пропитан смрадом. Человек калечил мир, в котором Маир мечтал жить, сбежав из мертвого тумана Небулы, где он блуждал в бесконечном бельме, где время стояло, где не было пения ветра. Он просто хотел жить там, где душа дышала. Поэтому о жалости к людям тогда не было и речи. Теперь он винил и презирал себя за то, что, заразившись недугом убийцы, причинял боль невинным созданиям земли. Стал зверем, тварью, и не было ему прощения.
Тогда он понадеялся, что в сторону него, окруженного лугару, хранительницы побоятся даже вздохнуть и наконец-таки его отпустят. Но правда сжала его горло крепкой хваткой. Гибель людей по его вине или по вине лугару привела за ним сестер. А после – многие годы туманной тюрьмы в забвении.
Сейчас же все иначе. В две тысячи девятнадцатом в мире людей спокойно, но каждый человек, как отбившийся волк от стаи, – скалился, нападал, пытался выжить. Былых зверств сейчас не скрыть, поэтому и приходилось довольствоваться жителями леса.
Каждый раз, обдумывая прошлое, Маир закипал былой злостью и ненавистью. Когда гнев достигал пика и возникало желание крушить все вокруг себя, успокаивало единственное светлое видение.
На одиноком валуне сидела девушка и через плечо глядела на него. Желтые глаза блеснули, и она сказала:
«Я твое очищение души. Я помогу обрести покой».
От этих слов на его лице появлялась улыбка, а злость и ненависть растворялись, уступая месту трезвому разуму. Хладнокровие не приведет его к желаемой духовной и физической свободе, теперь он это ясно понимал.