Наследие последнего тамплиера. Кольцо

Молист Хорхе

— Почему вы думаете, что он сделал это один?

— Потому что все были убиты из одного и того же пистолета.

— Это не значит, что никто не помогал ему.

— А я считаю, что он сделал это один. И скажу вам, сеньорита, почему. Тот дом был чем-то вроде бункера, а люди, находившиеся там, — шайкой уголовников. У них была установлена система охраны с предупреждающими сигналами и видеокамерами, связанными с центральным постом. Такие системы становятся нормой только сейчас, но в те годы были редкостью. К сожалению, они предназначались лишь для наружного наблюдения и видеозапись не вели. Он, надо думать, каким-то образом обманул их. Он один. Они никогда не разрешали, чтобы к ним приходили

по двое и никогда не теряли бдительности. Он прошел через дверь, так что ему открыли ее они сами и, прежде чем пропустить его в зал, где находились главари, конечно же, обыскали его. Двое из этих профессионалов были вооружены, но не успели выстрелить. У одного из них мы обнаружили в руке револьвер. Самый пожилой тоже пытался достать пистолет, хранившийся в ящике стола, по которому были разбросаны банкноты. Это означает, что убийцу деньги не интересовали, а это соответствует личности Бонаплаты. Его побудительным мотивом была месть.

— Как же один человек убил четверых, двое из которых были вооружены? Где он взял револьвер? Энрик не отличался агрессивностью.

— Не знаю ни где он достал револьвер, ни куда дел его потом.

— Разве он не застрелился? Разве рядом с его трупом вы не обнаружили оружия?

— Конечно, обнаружили.

— Ну и?

— Это был другой пистолет. Баллистическая экспертиза подтвердила, что пули, поразившие торговцев, были не от этого оружия.

— В таком случае убийца, возможно, не он.

— Нет, именно он, — уверенно возразил Кастильо. — Готов поспорить на что угодно: это был он.

— Почему он спрятал один ствол и застрелился из другого? Это нелепо.

— Нет, далеко не так нелепо. Энрик Бонаплата был человеком предусмотрительным. Если бы он застрелился из того же самого пистолета, то у нас появились бы доказательства его вины.

Я рассмеялась. Что за глупость!

— Но какое ему было дело до того, что его обвинят после смерти?

— Его наследство. Он все просчитал. Его наследникам пришлось бы возместить убытки наследникам жертв.

Да, комиссар рассуждал логично. Мотив и в самом деле был хорошим. Если Энрик так ненавидел этих людей, что решился убить их, то зачем оставлять свое наследство семьям врагов?

Кастильо рассматривал меня, слегка улыбаясь в усы.

— Вы знаете, что ваш крестный был женоподобным мужчиной?

— Женоподобным?

— Более чем женоподобным. Он был «голубым».

Я притворилась, что это известие ошеломило меня.

— Что такое вы говорите?

Хотя за день до этого Луис сообщил мне об этом, я предпочла воспользоваться словоохотливостью Кастильо, чтобы вытянуть из него все.

— Это… — Заметив мою реакцию, он начал искать более подходящее слово. — Это значит, что он был педерастом.

— Но ведь у него есть сын.

— Это ни о чем не говорит.

— Какие у вас основания утверждать это? — серьезно осведомилась я. — Объясните.

— Позвонив по телефону и сообщив, что намерен застрелиться, он поинтересовался, сколько мне лет и какого цвета у меня глаза. Так, словно хотел знать, подхожу ли я ему. Представляете? Услышать такое от человека, который решил выбить себе мозги?

— Это довольно редкий случай для того, кто собирается покончить с собой, — задумчиво произнесла я. — Даже если он гомосексуалист. Вам не кажется?

— Для него нет, — с жаром возразил Кастильо. — Да, он был гомиком, но имел еще и пару яиц. — В тоне комиссара слышалось восхищение. — Я реконструировал то, что произошло, — продолжил Кастильо. — По моим расчетам, он напал на торговцев между шестью и семью часами вечера. В половине девятого нам позвонила жена старшего из них. Очень удрученная, она сообщила о преступлении, которое обнаружила, как только пришла на место.

Уверен, Бонаплата спланировал все заранее и решил уйти из жизни с размахом. Потом на несколько недель мы потеряли его след. Он все время перемещался с места на место и, казалось, остался равнодушен к тому, что мои коллеги, занимавшиеся расследованием убийства, несколько раз допрашивали его здесь, в Барселоне. Они собирали улики, чтобы предъявить ему обвинение. Но он знал об этом и ушел от них навсегда. В один прекрасный день, как он порой это делал, Бонаплата посетил любимый ресторан. Там он пренебрег своими любимыми блюдами и выпил целую бутылку вина из самых дорогих. Только вино и сигары. После этого он поднялся в свою квартиру в доме на бульваре Грасия, поставил пластинку, взял еще одну сигару, коньяк и проинформировал полицию. И даже в такой ситуации он не преминул «раздеть» такого молодого парня, как я. Хотя всю жизнь скрывал свою ориентацию, боясь, что о нем скажут и что подумает о нем семья. Ему нравились молодые ребята. Вы знаете?

— Так что, он был педофилом? — возмутилась я.

— Нет, — ответил Кастильо, заметив, как я расстроилась. — У нас нет свидетельств того, что ему нравились дети.

У меня слегка отлегло от души.

— Но почему он убил себя? — Мне не хотелось, чтобы Кастильо вдавался в подробности интимной жизни Энрика. — Судя по тому, что вы мне рассказали, он не чувствовал себя усмиренным и наслаждался жизнью в полную меру. Кроме того, если Бонаплата и совершил все это, то поскольку вам не удалось доказать его вину, вы так никогда не поймали бы его.

— Мы уже были близки к тому, чтобы схватить его. Если бы допросы продолжились, ему пришлось бы объяснить очень многое. Однако он оставил нас с носом, взяв билет первого класса на поездку в мир иной. — Кастильо был явно огорчен последним побегом Энрика. — Возможно, все это связано со смертью одного молодого человека лет двадцати, — добавил он после паузы. — Кажется, они были возлюбленными.

— Да?

— Да. Парень был управляющим антикварной лавки, принадлежавшей Бонаплате и находившейся в старом городе.

— Все это притянуто за уши. Вам не кажется?

— Нет. Думаю, произошло следующее: Бонаплата и торговцы чего-то не поделили. Видимо, чего-то очень дорогого. Торговцы избивали парня, требуя, чтобы он заговорил, но не рассчитали сил и убили его. Это крайне огорчило Бонаплату. Он перехитрил их, спрятал пистолет и, когда они менее всего ожидали этого… Бах! Бах! Бах! И отправил четырех человек к праотцам. Они убили парня, и он отомстил им. Вот так-то.

— Но это не согласуется с обликом человека, которого я знала. Он был человеком поразительным, любил жизнь. — От этих воспоминаний у меня снова навернулись слезы. — Мне трудно представить себе, что он был гомосексуалистом, но это не умаляет его достоинств. Я не верю в то, что он покончил с собой, чтобы избежать суда. Вообще-то я не верю, что Бонаплата покончил с собой. Не допускаю и того, что он способен на хладнокровное убийство. Энрик всегда был миролюбив. И как он мог сделать это? Как ему удалось обмануть тех, кто знал, что он ненавидит их? Разве вы не говорили, что они были профессиональными мафиози?

— Этого я не знаю. Я не знаю всего. Я тринадцать лет думаю об этом и не знаю. Я изложил вам свою версию. В ней еще много белых пятен, но я уверен, что это был он. Это он убил их. И сделал это один.

ГЛАВА 13

Желая осмыслить все, что говорил Кастильо, я направлялась на такси в гостиницу и снова и снова «прокручивала» нашу беседу с ним. Когда же я приехала в гостиницу, мне захотелось прогуляться в саду у плавательного бассейна на первом этаже. Туда я и пошла, когда увидела его.