Наследие проклятой королевы
Шрифт:
— Поговорим?! — выкрикнул он.
Толстокожие женщины ощетинились пиками, клинками и мушкетами, но не атаковали. Предводительница медленно повернулась, принюхалась, словно зверь, а затем открыла непомерно широкий рот, показав толстые и длинные нижние клыки, действительно похожие на зубы бегемота.
— Зверомуж пришлых?! — хрипло и через силу произнесла она, подслеповато щурясь. Как говорится в анекдоте, носорог имеет плохое зрение, но при его массе это не его проблемы. — Что ты хочешь?!
— У меня в руке волшебный зелёный
— Что ты хочешь?
— Я хочу лишь пройти со своим отрядом в ваши земли, переночевать и уйти.
— К Вечноскорбящей Матери ты пройдёшь только тогда, когда падёт последняя из нас! Небесная Пара повелела нам следить за богиней и никого не пускать к ней.
— Что-то плохо стараетесь! — усмехнулся генерал.
— Если небесная пара решила, что наших сил достаточно, значит, так и есть! — огрызнулась предводительница, качнув израненными окровавленными грудями — всеми шестью.
Генерал снова усмехнулся, вспомнив старый мультфильм «Ну, погоди!» — серию, где свинка в купальнике резвилась на пляже: уж очень стойкие ассоциации вызвало зрелище толстой многогрудой женщины. Не трупа, а именно живой.
Предводительница вдруг вздохнула и выдернула из земли воткнутый клинок, а потом пошла в сторону Петра Алексеевича, волоча оружие по земле.
— Стоит показать слабость, как появляются стервятники и падальщики! — прорычала она.
Генерал напрягся, но взгляд женщины был направлен не на него. Начальник базы осторожно обернулся.
У дальней берёзы стояло несколько маленьких ходячих трупиков, высушенных настолько, что походили на мумиёнышей. Он получал доклады с приложенными фотографиями, но своими глазами видел впервые. Потеряйцы, кажется.
А из реки выходили мокрые солдатки, державшие над головами мушкеты. Причём выходили они немного в стороне, там, где наверняка было мельче, что позволяло не намочить оружие, если не поднимать брызги выше головы.
— Уходите, пришлые, — сипло протянула предводительница женщин-гиппопотамок и добавила: — Если Вечноскорбящая Мать покинет эти земли, вмешается Небесная Пара, и всем будет худо. Шана и Сол страшны в гневе, и сила их не ведает предела.
Генерал молча глядел на женщину, идущую к мелким мумиёнышам. Вместо страха она вызывала теперь жалость и сочувствие. Но в то же время он проникся уважением к бесстрашию перед лицом гибели. Бесстрашию, граничащему с самопожертвованием.
— А если она не покинет?
Предводительница остановилась и уставилась в пустоту перед собой.
— Она вас убьёт и съест. Она людоед, если вы не знали, и с каждым убитым смертным человеком становится сложнее её держать в обители.
Генерал скривился. Впрочем, он получил достаточно сведений, чтоб принять решение.
— Она безумна?
— Она нездорова рассудком, — с лёгкой ухмылкой поправила женщина его, — и, вторгнувшись сюда, вы принесли много бед простым людям. Знаете, как становятся стражей обители Вечноскорбящей? Не знаете.
Женщина закашлялась и, тяжело дыша, замолчала, а после небольшой паузы подняла клинок и взмахнула им, закричав:
— Прочь, падаль!
Пётр Алексеевич ещё раз поглядел на потеряйцев и собрался с мыслями:
— А если мы не потревожим Вечноскорбящую Мать? Если мы только одним глазком посмотрит на обитель?
Гиппопотамка медленно повернулась к генералу.
— Зверомуж пришлых, зачем вам это?
— Надо, — коротко ответил генерал.
Предводительница поочерёдно оглянулась на остатки своих сил, на вставших в две шеренги солдаток с ружьями наизготовку, на выкатившуюся на берег омута пушку, с которой сейчас сильно не поспоришь…
***
— Чего же ты ждёшь? — раздался рядом знакомый голос.
Я поднял глаза и увидел в тени фургона Инфанта Кровавого озера, одетого в алую тунику.
— И что я должен сейчас делать? — тихо уточнил я, стрельнув взглядом в исчезнувшего в омуте генерала.
— Следуй за мной, — с самодовольной ухмылкой, словно Мефистофель, соблазняющий Фауста, произнёс Инфант и добавил: — Печать не забудь.
Я медленно, словно боясь спугнуть крохотную птаху, нырнул по пояс в повозку, потянулся к вещам и достал из-под сумки с мыльнорыльными принадлежностями кошель с драгоценностями. Печати оттягивали ладонь, а ещё что-то непонятное, поселившееся в глубине подсознания, оттягивало душу и лежало тяжёлым холодным камнем.
Инфант огляделся и скользнул вдоль повозки. С первым же его шагом на его плечах прямо из воздуха возник тёмный длинный плащ с глубоким капюшоном. В темноте сложно было различить цвет, но стоило духу выйти на свет огня, как я смог различить багряные тона. Позёр, одним словом, этот божок средней руки!
Я последовал за ним, и вскоре мы оказались на берегу речки. Инфант оглянулся в мою сторону и шагнул в воду. Там оказалось мелко, не глубже, чем по грудь, и в отличие от скользкого берега омута дно было покрыто смесью гальки, песка и мелких веток. Противоположный берег и вовсе представлял собой уходящую вниз, в реку, скалу, порытую водорослями и мхом. Словно две тектонические плиты в миниатюре — песчано-глиняная и из обкатанных валунов.
— Чувствуешь? — с лёгкой усмешкой произнёс дух, когда я выкарабкался на сушу.
Прежде чем ответить, я прислушался к раздающимся со стороны омута крикам. За ними проследовали многочисленные всплески и едва различимая брань.
— Нет, не чувствую. А что, разве должен?
Инфант вздохнул. На его лице мелькнуло презрение.
— Раскрой душу. Впусти в неё силу.
— Тоже мне, магистр Йода! — пробурчал я по-русски, а потом добавил на местном: — Не очень получается мокрому и замёрзшему чуять что-то.