Наследие
Шрифт:
Ее тянуло к толпам, к большим городам и – да, к свету публичности. Нью-Йорк она считала своей основной базой – если не совсем домом. Потому что дом у нее был и всегда будет там, где сейчас ее работа и действие.
Наконец после поворота с I-70 трафик схлынул, дорога запетляла среди пологих холмов, зеленых полей, рассыпанных там и сям домиков и ферм.
Да, подумала она, вернуться домой можно, но оставаться там – нельзя. По крайней мере – для Лины Терезы
– Почти уже приехали! – донесся радостный голос Эдриен с заднего сиденья. – Смотри, коровки! Лошадки! Жалко, что у Поупи и Нонны нет лошадок. Или курочек. Весело было бы с курочками.
Эдриен открыла окно, высунулась, как радостный щенок. Черные кудри заплясали на ветру. А потом, как Лина знала, они превратятся в воронье гнездо узлов и переплетений.
Потом хлынули вопросы.
Далеко еще? А можно мне будет на шине покачаться? А Нонна лимонад сделала? А с собаками можно будет поиграть? А можно мне? А они будут? А что? А как?
Лина предоставила Мими отбиваться от вопросов – ей очень скоро придется отвечать на другие.
Она свернула у красного сарая, где потеряла невинность в неполные семнадцать лет. Сын владельца молочной фермы, вспомнилось ей. Футбольный квотербек, Мэтт Уивер, всплыло его имя. Красив, хорошо сложен, доброго нрава, но никак не тряпка.
Они типа любили друг друга – как это бывает, когда еще нет семнадцати. Он хотел на ней жениться – когда-нибудь, – но у нее были другие планы.
Она знала, что он на ком-то женился, у него дети – один или двое – и он по-прежнему работает с отцом на ферме.
Дай ему бог, подумала она, и совершенно искренне. Но ей такого – не дай бог никогда.
Она снова свернула, прочь от городка Трэвелерз-Крик, где на тесной городской площади стоял итальянский ресторан «Риццоз» – заведение уже двух поколений.
Ее родные дед с бабушкой, которые его построили, наконец смирились с тем, что им нужен климат потеплее. Но разве не построили они еще один «Риццоз» на островах возле Северной Каролины?
Это в крови, говорили они, но почему-то – и слава богу – этот ген ей не достался.
Она ехала вдоль ручья, к одному из трех крытых мостов, которые привлекали сюда фотографов, туристов и свадебные компании. «Очарователен», – подумала Лина, глядя на этот мост, поднимающийся с выступа в изгибе ручья. И, как всегда, в один голос ахнули Мими и Эдриен, когда она пронеслась между этими красно-кирпичными стенами под синей крышей.
Снова она резко свернула, хотя Эдриен и болталась как резиновый мячик на заднем сиденье, и наконец выехала на извилистую дорожку, ведущую к большому дому на холме, через второй мост над ручьем, от которого получил свое название городок.
Выбежали собаки – большая светло-рыжая дворняга и маленький длинноухий гончак.
– Том и Джерри, ура! Привет, собачки, привет!
– Эдриен, не расстегивай ремень, пока машина не остановится.
– Ну, ма-а-ам! – Но она послушалась, хотя и подпрыгивала на сиденье. – А вот Нонна и Поупи!
Родители, Дуом и София, вышли на большую кольцевую веранду, держась за руки. София, в ореоле каштановых локонов вокруг лица, в своих розовых кроссовках, имела рост пять футов десять дюймов, но ее муж все равно над ней возвышался – шесть и пять.
Подтянутые, сильные, стоя в тени балкона, они выглядели лет на десять моложе своего возраста. Сколько им сейчас? Матери шестьдесят семь или шестьдесят восемь, отец года на четыре старше, подумала Лина. У этой парочки, влюбленной со школьной скамьи, сейчас уже полвека семейной жизни за плечами. Им пришлось пережить смерть сына, прожившего меньше двух суток, три выкидыша и ужасное известие от медиков, что детей у них не будет.
И вдруг – сюрприз! – когда им было за сорок, появилась Лина Тереза.
Она припарковалась на широкой стоянке рядом с блестящим красным пикапом и мрачным черным внедорожником. Лина знала, что мамин любимчик – изящный бирюзовый кабриолет с откидным верхом – стоит на своем почетном месте в гараже.
Едва она успела поставить на ручник, как Эдриен уже вылетела.
– Нонна! Поупи! Привет, привет!
Она стала обнимать собак. Том льнул к ней, Джерри вилял хвостом и лизался. И вся компания влетела в распахнутые объятия деда.
– Я знаю, ты думаешь, что я делаю ошибку, – начала Лина, – но посмотри на нее, Мими. Сейчас это для нее самое лучшее.
– Девочке нужна мать.
С этими словами Мими вышла, надела на лицо улыбку и двинулась к крыльцу.
– Господи, я же не кладу ее в корзину и не пускаю по течению! Всего одно лето, черт его побери!
Мать сошла со ступеней крыльца, встретив Лину на полпути. Взяла в ладони дочкино лицо в синяках, ничего не сказала, только обняла ее.
И за всю эту жуткую неделю Лина ближе всего оказалась к тому, чтобы сорваться.
– Мама, нельзя. Эдриен не должна видеть, как я плачу.
– Честных слез стыдиться не надо.
– Нам их пока что хватит. – Она взяла себя в руки и отстранилась. – Ты хорошо выглядишь.
– Не могу ответить тебе тем же.
Лина заставила себя улыбнуться:
– Видела бы ты того парня.
София рассмеялась коротко и резко.
– Узнаю мою Лину. Пойдем, сядем на веранде, раз уж тут так хорошо. Ты наверняка проголодалась.
Может быть, итальянское воспитание, может быть, гены рестораторов, но родители Лины были уверены, что всякий, приходящий к ним в дом, должен быть голоден.