Наследие
Шрифт:
– А вдруг я садист, маньяк или убийца, охотящийся на красавиц и мечтающий тебя похитить для опытов?
– хихикнул Эдвард, распахивая железную дверь, через которую я проскользнула в хозяйственное помещение, а затем и на улицу – неосвещенную часть парковки за магазином, где, к счастью, не было обезумевшей толпы.
Увидев смеющиеся глаза парня и жизнерадостную улыбку, я покачала головой:
– Уверена – ты хороший!
– Надеюсь, ты не ошибаешься, - усмехнулся он.
***
Каждую ночь я плохо спала: мне снился Эдвард, его зеленые глаза, от встречи к встрече становившиеся темнее, но не теряющие при этом индивидуальности и очарования. Малахит с вкраплениями шоколадно-коричневого, очень необычно.
Каждое утро мама, тетя Анжела и особенно сестра Джессика смотрели на меня так, будто я на их глазах должна превратиться в другое существо – например, отрастить крылья или вторую голову. Но я не чувствовала в себе абсолютно никаких изменений.
Каждый день после обеда я находила отговорку и убегала из дома, чтобы тайно встретиться с Эдвардом и приятно провести время. Я не хотела показывать его родным, опасаясь глупых вопросов, предпочитала оставить наше общение в тайне, да и парень тоже не спешил приглашать меня к себе домой.
Больше я не рисковала в одиночку бродить по улочкам Форкса, где меня узнавал каждый встречный и тут же плелся следом, как преданная собачка, ожидающая милостыни. Обычно Эдвард припарковывал свой серебристый «вольво» сразу за поворотом шоссе и ждал, пока я, преодолев несколько сот метров размытой проселочной дороги под проливным дождем, не пряталась в его машине.
Мы просто сидели, болтая ни о чем и обо всем, или катались туда-сюда, чтобы занять время, или рассматривали заброшенные дома на окраинах Форкса, гадая, кто жил там или еще живет. Иногда перебирались в полуразрушенную беседку, еще сохранившую следы краски – мы нашли ее в глубине леса в другой от наших домов стороне, рядом с фундаментом некогда сгоревшего строения. Мы не знали, кому этот дом принадлежал, но бурьян, разросшийся выше человеческого роста, поведал, что это место пустует очень давно и мы можем не опасаться сердитых хозяев. Спрятавшись от дождя под проржавевшей, но еще сопротивляющейся коррозии крышей беседки, мы садились на старую железную скамью и вели задушевные беседы о наших коротких, по сути, жизнях.
Так я узнала, что Эдварду тоже восемнадцать лет и его, как и меня, оторвали от учебы, - правда, причина была более уважительная: в семье умер дедушка по отцовской линии и они приехали в Форкс его хоронить. Свою семью Эдвард тоже считал немного чокнутой, но, как и все мужчины, не был так словоохотлив, как я, и не желал вдаваться в подробности.
Парень жил с отцом. Мать бросила их, когда ему было пять, с тех пор он ее почти не видел, только разговаривал иногда по телефону. Ему было больно рассказывать о ней, так что я не настаивала.
С отцом отношения тоже не сложились: он был слишком строг с сыном. А кому это понравится? Я его прекрасно понимала – Эдвард воспитывался суровым и прагматичным родителем, не позволяющим ребенку ничего лишнего. Парень был рад, когда наконец-то смог, вопреки воле старшего мужчины, поступить в университет и уехать в другой город. В этом мы тоже оказались похожи, хотя в моей жизни было куда больше поблажек и развлечений, и кроме нынешней поездки в Форкс и истории с пра-прадедом во всем другом я росла обычной девчонкой.
Эдвард оказался очень милым и романтичным, рядом с ним мне становилось удивительно хорошо: его присутствие скрашивало каждый миг нахождения в этом мрачном городишке. Ветер вдруг теплел от взгляда парня, дождь больше не наводил тоску, а наш мини-пикник, состоявший из быстренько купленной в магазине всякой всячины вроде печенья, шоколада и колы, казался пиром. В какой-то момент, сердитая на безумство родственников, я пожаловалась парню на свою семью. Он не рассмеялся, когда я завела беседу о магии – слушал внимательно. И я, ободренная его пониманием, рассказала все без утайки: про причину приезда в Форкс, свой скептицизм и глупый восторг вдохновленной сестры, наше странное происхождение и даже кольцо, без дела болтающееся в кармане.
– Почему ты его не носишь? – все еще оставаясь серьезным, за что я была очень благодарна, поинтересовался Эдвард, когда я объяснила ему принцип действия кольца и показала серебряный ободок с голубоватым камнем. Мы снова сидели в беседке – ливень с невероятным усилием барабанил по старому железу, мечтая пробить в непокорной крыше дыру.
– От него у меня порой замерзает вся рука, - объяснила я, задумчиво катая морозящее кожу серебро туда-сюда по ладони. – Дома еще ничего, а как выйду на улицу, оно становится невыносимо холодным.
– Может твои родители правы? – поднял Эдвард на меня спокойный, по-своему мудрый взгляд, и его глаза, оказавшиеся внезапно слишком близко – ведь мы наклонились друг к другу, разглядывая кольцо, - смутили меня, притягивая как магнит. – Вдруг в мире в самом деле водятся монстры, а кольцо защитит тебя от них? Убережет от любого зла? Вдруг вокруг нас и прямо сейчас летают невидимые глазу чудовища, а ты рискуешь жизнью, не надев кольца? Что если добро, которое есть у тебя внутри, - он приложил вдруг ладонь к моей груди напротив сердца, и я затрепетала, - может быть отобрано злыми существами, только и поджидающими удобного случая?
– Я в эту ерунду не верю, - усмехнулась я, покачав головой и пытаясь избавиться от странного желания прекратить пустую болтовню и заняться чем-нибудь поинтересней, например, узнать, каков на вкус поцелуй с Эдвардом. – Я считаю, что нет вселенского зла и добра – каждый человек сам выбирает свою судьбу, сам решает, хорошим быть или плохим, уберечь или потерять душу. Мы властны сделать выбор, а не идти на поводу у какого-то старого семейного предания, покрытого толстенным слоем пыли. Может магия и существовала в древние века, но мы – дети нашего времени.