Наследница
Шрифт:
— Не, ну как ты так можешь шутить! — укоризненно покачала я головой. — Надеюсь и вторая новость, вредная для беременных, тоже шутка?
— А вот тут нет. Не шутка. Смотри! Узнаешь? — Динка вынула из сумочки красный бархатный футлярчик и эффектным жестом открыла его.
Я уставилась на кольцо, засверкавшее тысячами алмазных отблесков, отразивших мерцание светодиодных лампочек.
— Откуда оно у тебя? — от изумления я открыла рот.
Это было то самое кольцо, фотку которого она же и прислала мне прямо перед всеми этими ужасными событиями. Тогда Динка мне сказала по страшному секрету, что Платон попросил
— Ты что-то знаешь? — сердце раненой птицей больно ударилось о грудную клетку.
— Я знаю все. Мы с Платоном женимся! — с почти детской радостью заявила подруга.
Я разозлилась.
— Дин, вообще-то мне не до шуток! Я вся на иголках, а ты опять прикалываешься! Сегодня не первое апреля
— А я и не шучу! — маленькие глазки Динки, обычно похожие на сочные добродушные маслинки, вдруг сверкнули темной злобой. — Да-да, подруга! Мы с Платоном женимся!
Я гуманитарий. Но один плюс один могу сложить. И это два. При любом раскладе. Как и два факта. Платон пропал без объяснений. И кольцо, которое он купил для меня в руке подруги. Пропал без объяснений, потому что никакими словами не оправдать то, что он сделал. И кольцо не на моём пальце…
Казалось, что из помещения выкачали весь кислород, заменив его мельчайшими пылинками раскрошенной стекловаты. Я чувствовала, что ещё немного, и хлопнусь в обморок. Сознание отказывалось воспринимать эту действительность.
Словно в кино, я видела себя, видела Динку, злосчастное кольцо, словно из проклятых сокровищ, в недоумении переводила взгляд с украшения на лицо подруги…
Со стороны, наверно, могла показаться настоящим имбецилом — непонимающий взгляд, отрешенность на лице и отсутствие реакции. Как под местным наркозом — все видишь и понимаешь, а сделать хоть что-то не можешь. Будто кто-то вырубил гигантский рубильник и обесточил всю мою нервную систему. Я зависла.
— Белка, ты меня услышала? — сквозь вату в ушах пробивается злорадный голос Динки. Услышала и поняла — это не одно и то же. Наверно, сработали какие-то предохранители, которые позволяли некоторое время не врубать мозгу ультравысокое напряжение. Поэтому до сознания не доходило. Этого просто не может быть! Как у Чехова, потому что не может быть никогда.
— Эй, подруга! Ну ничего ж не случилось?! — наверно, опасаясь, что я рехнулась у нее прямо на глазах, Динка озадачилась. — Ты же замужем?! Почему и мне не выйти? Или я должна в старых девах остаться?! Раз тебе Платон уже не нужен, значит, пусть будет мой. Справедливо же!
Умом я понимала, что должна быть какая-то реакция, какие-то эмоции. Но их не было. Полнейший ступор. Бетонный потолок рухнул на голову и размазал всю мою жизнь, весь смысл существования.
Как там говорила Скарлет? «Я подумаю об этом завтра?» Возможно. Сейчас очень больно. Чудовищно больно. Мне кажется, что эта боль втыкает свои иголки не только в душу, но и в тело. Иначе, почему я не могу сдвинуться с места? Не могу вцепиться в волосы той, с которой ели из одной тарелки, пили из одной чашки, не морщась брезгливо. Почему не могу заорать? Что в таких случаях кричат? Пошла вон! Или ненавижу?
Наверно, просто потому что не верю. Не ве-рю. Или отчаянно не хочу верить?
— Белка, не молчи! Ты же знаешь, так бывает. Любовь — любовь — а потом бац и все. Перегорело. И вспыхнуло в другом месте. Ты простишь меня?
Динка вдруг стала прежней — успокаивала, говорила, что все хорошо и ничего страшного не случилось, что бывает и хуже. Снова та Динка, с которой мы выросли. Которая была всегда рядом. Которая поддерживала и иногда бесила. Причем до такой степени, что хотелось просто наорать и распрощаться. Но я же вежливый кролик. Вернее, Бельчонок. Бельчонок, который никогда не позволяет себе выходить за рамки пристойности, который никогда не скажет: «Дура», а всегда заменит на синоним. Что-то типа «Альтернативно одаренная».
Такое ощущение, словно я наркоты нанюхалась, и сейчас у меня просто галлюцинации…
— Простишь за что?
— Ну я увела у тебя жениха же.
— Ты… увела… у меня… жениха? Все верно? — медленно, почти по слогам повторяю информацию.
Динка, похоже, не понимала, что со мной, и от этого торжествующие нотки, которые только что прямо сверкали в ее глазах, потухли. Она озадачилась.
Значит, праздник я ей испортила.
— Ну да, — нерешительно согласилась подруга.
— Окей, — на удивление равнодушно подытоживаю я результаты диалога.
Я махнула рукой, привлекая внимание официантки.
— Два стакана воды, пожалуйста!
Мое лицо будто окаменело, а мысли наоборот карусельными лошадками неслись друг за другом, так что я не успевала их отследить или уцепиться за какую-то. Я действовала будто на автомате.
Получив заказ, я выплеснула один стакан прямо в отретушированную физиономию бывшей подруги, а второй на голову.
— Ты с ума сошла?! — Взвизгнула она. — На улице ветер!
— Ну и пойди развейся.
Я флегматично пожимаю плечами, беру еще одну пироженку прямо руками, и меня не заботит, что пальцы пачкаются кремом, и смачно откусываю.
— Теперь ты не будешь говорить, что мы подруги?
— Ты чокнутая?
— Мне нужно еще что-то сделать, чтоб ты не спрашивала?
Я выразительно посмотрела на тарелку с десертом и принялась постукивать пальцами по краю стола, показывая, что готовлюсь перейти к действию.
Больше ничего не потребовалось. Где-то читала, что преступника можно отвратить от совершения злодеяния неадекватностью. Похоже, работает.
Динка вскочила со стула.
— Ты сумасшедшая!
Я хотела что-то ответить, но почему-то из горла не удалось выдавить ни одного слова, и я промычала что-то нечленораздельное. В голове помутилось. Перед глазами образовался какой-то коридор, в конце которого мне показался Платон, который собирался проткнуть ножом Анчи.
Преодолев спазм, я закричала:
— Отпусти его! Ты сволочь! Сволочь!
Глава 8
Кажется, я еще что-то кричала, плакала, рвалась спасать Анчи, а потом просто выключилась.
И когда пришла в себя, решила, что это все продолжение того кошмара, от которого я потеряла контроль над собой. Меня окружали холодные, леденящие душу белые стены. Надо мной раздутой медузой висел прозрачный флакон капельницы, из которой в мою руку стекала какая-то дрянь. Что это именно дрянь, сомнений не было, потому что мой здоровый организм сейчас казался мне беспомощной квашней. Мне трудно было даже водить глазами, не говоря уже о том, чтобы пошевелить чем-нибудь.