Наследник для Шаха
Шрифт:
— Вот говорили мне не связываться с лимитой. Не верила. Все доброта моя…
Не очень понимаю, что именно женщина бурчит под нос, долетает только ее явное недовольство.
Следующим осмотру подвергся туалет со сломанным бачком. Сломанным не мной, кстати.
Закончив свое расследование, женщина, наконец, оборачивается ко мне. Окидывает мой внешний вид неприязненным взглядом и мне становится не по себе. Я стою в одном полотенце перед полностью одетым человеком, что вызывает неприятные чувства, демонстрирует мою уязвимость. В то время как женщина с явным омерзением скользит по моей почти
И без того узкие губы женщины с ярко-морковной помадой поджимаются.
Глава 11
— Бурные ночи, смотрю, проводишь, Журавлева. Правильно мне Фоминична говорила. Гнать тебя надо поганой метлой и квартиру сдавать достойным людям! А у тебя, поди, тут притон организован. Соседи на шум жалуются. Мужиков, небось, водишь. Вона как все тело в следах! А я-то по доброте своей жилье прошмандовке сдала. Тьфу ты! Смотреть на тебя не могу. Оденься! Похабница!
От такого нефильтрованного потока у меня рот в шоке открывается.
— Алевтина Мудае… — чуть не ляпаю прозвище злостной бабенки, но вовремя поправляю себя, — эээ… Михайловна, вы в своем уме?! Что вы такое говорите?
— Говорю, что все! Хватит! Чтобы ноги твоей здесь не было с хахалями твоими!
— В смысле?!
Задаю вопрос, пока мозг еще обрабатывает информацию, не в силах переварить истеричные выпады ненормальной.
— В самом прямом! Квартиру освободи. Я тебе жилье по скидке сдавала, а мне нормальную цену предложили. Людям срочно надо, так что чтобы завтра утром я пришла и тебя здесь не увидела!
— У меня квартира наперед оплачена, вы в своем уме?! Куда я пойду?!
— Меня не волнует. Скажи спасибо, что время на сборы даю, а не ментам сразу звоню со своими подозрениями!
— Какими подозрениями?!
Переспрашиваю, хотя адекватностью здесь и не пахнет. Только жажда наживы и мой прокол, что я не заключила договор по аренде с хозяйкой.
— Что ты промышляешь тем самым, — делает большие глаза и смотрит многозначительно.
Так и хочется спросить “чем тем?”, но разум вовремя включается. Тут решение уже принято, а я на птичьих правах. Не доказать же, что все уплачено. Расписок нет, ничего нет. Мое слово против ее. А общаться с полицией мне как-то не хочется. Не после того, что произошло в лучшем лоундже «Элита».
От воспоминаний становится горько. А ведь Алевтина Мудаевна в чем-то права с позиции искривленных зеркал, я ведь провела ночь с мужчиной, который также принял меня за “ту самую” представительницу древней профессии.
От мыслей становится слишком тошно.
— Я хозяйка и в своем праве! — как гончая, взявшая след, выпячивает грудь пятого размера и готовится меня выживать всеми способами.
Не отвечаю больше ничего. Смотрю в размалеванное лицо нафталиновой старухи. Есть такие злыдни. Ничего общего с моей бабушкой, которая осталась в воспоминаниях доброй женщиной, подкармливающей меня разными пирожками.
Теплое воспоминание из далекого детства вспыхивает лучиком добра и затухает от слов Алевтины Мудаевны.
— Время
Гаркает так, что у меня уши закладывает, затем разворачивается и выходит, прикрыв за собой дверь, а я валюсь обратно на диван и пустым взглядом смотрю на шкаф, видавший свои лучшие годы разве что в эру совка.
Злость и обида поднимаются в груди. Денег нет. Работы нет. Да еще и эта “домомучительница” решила сыграть свою роль в том, чтобы окончательно выбить почву из-под моих ног. Даже если бы я захотела в отместку навредить Алевтине Михайловне — здесь ломать нечего, как, впрочем, и брать.
Слезы обжигают глаза, становится горько и обидно.
Надеваю свои домашние вещи, собираю волосы и топаю на кухню. Я не помню, когда я ела в последний раз, но открыв холодильник, в котором даже останков повешенной мыши не осталось, я достаю староватый сухой творог и принимаюсь его жевать, завариваю зеленый чай — говорят, тонизирует, но не помогает особо.
Дышу тяжело, жую, просто заставляю себя делать хоть что-то, чтобы не упасть в истерику. Наконец, беру телефон и звоню своей единственной подруге в мегаполисе.
Дышу тяжело, жую, просто заставляю себя делать хоть что-то, чтобы не упасть в истерику. Наконец, беру телефон и звоню своей единственной подруге в мегаполисе.
Пока жду ответа и считаю гудки, вожу пальцем по стеклу. На улице заряжает дождик, барабанит по окну. Трезвонит весело.
Тук-тук-тук…
Прикрываю веки и пытаюсь успокоиться. Подруга долго не берет. Отключаю и сжимаю телефон в руках. Не знаю, что делать. Как быть дальше. И от внезапной трели чуть не подпрыгиваю. Смотрю на дисплей и отвечаю на звонок.
— Привет…
— Журавлева, чего стряслось?!
Задает вопрос сразу же, как только слышит мой подавленный голос.
— Даже не знаю, с чего начать, — отвечаю с горькой иронией.
Не рассказываю о всем том, что у меня случилось, ограничиваюсь лишь инцидентом с Алевтиной Михайловной.
— Вот дрянь первосортная эта твоя “домомучительница”, — выговаривает зло и с шумом выдыхает Таня, а я словно наяву вижу, как сдувает рыжий локон со лба.
— Значит так, Журавлева. Дуй ко мне. Кстати! Как раз соседка моя пакует чемоданы, вроде уже и хату нашла, будет со своим парнем съезжаться. Ты вовремя позвонила. Я-то думала кого искать, чтобы вместе за съем платить, не думала я, что твоя Мудаевна окончательно крышей поедет, но тут ты, считай, в шоколаде. Вовремя я тебе подвернулась, — звонкий смех Таньки немного поднимает настроение и заставляет улыбнуться.
Она такая. На позитиве. Веселая. Смешливая. Легкая на подъем.
— Хоть какие-то положительные новости за последние сутки, — проговариваю, тоже улыбаясь.
— Что-то мне твой тон не нравится, Поль. Случилось у тебя чего? Кроме твой Алевтины Мудаевны, я имею в виду.
Прикусываю губу, не собираюсь я все по телефону выкладывать, просто молчу.
— Тихо что-то, Журавлева. Как там в песне завывают? Не молчи… трам-пам-пам, — напевает хитовый мотивчик.
— Тань. С тобой не соскучишься.