Наследник из Калькутты(изд.1958)
Шрифт:
«Сдается мне, что она у нас с тобой одна, – сказал монах примирительно. – Да простит тебя святой Доминик за то, что ты меня… гм… за то, что ты заставил меня поделиться с тобой! Но скажи, как ты пронюхал про золото Гонзаго?»
Бернардито не признался, что первый раз слышит это имя, и отвечал уклончиво. Наконец голодные нищий и монах спустились в долину.
В убогом трактире, который посещался только пастухами, погонщиками мулов и бродячим людом, оба сели за отдельный столик. По соседству с ними за кувшином вина сидели два крестьянина. Один рассказывал другому про вчерашнюю казнь. Бернардито услыхал собственное имя, повторенное несколько раз. Скрипнула дверь, два альгвазила вошли в трактир.
«Архангелы!» – проворчал один из крестьян, поднял кувшин над головой, и струйка вина полилась ему в открытый
«Эй, за столиком, – закричал альгвазил, – захлопни рот! Поверни к нам лицо! Иди-ка к нам поближе!»
Альгвазилы осмотрели и даже ощупали подошедшего. И лишь после клятвенного заверения трактирщика, что перед ними находится не переодетый Бернардито, полицейские отпустили крестьянина. Затем один из альгвазилов достал бумагу и громко прочитал вслух приметы преступника Бернардито Луиса эль Горра. Под конец они объявили, что за голову живого или мертвого Бернардито королевская казна выплатит тысячу дуро.
В оглашенном документе ничего не говорилось о единственном глазе кабальеро. Значит, ранение осталось неизвестным властям. Теперь мудрено было узнать кабальеро Бернардито в одноглазом оборванце с растрепанной бородкой!
Нищий приблизился к альгвазилам, которые уже подошли к стойке и бросили бумагу на прилавок. Приложив ладонь к уху, нищий старческим голосом спросил, о чем толкует прочитанный документ.
«Уж не собираешься ли ты, старина, поохотиться за Бернардито?» – весело спросил альгвазил.
«Смотри, как бы он не зашил тебя самого в белый мешок!» – смеясь, поддакнул второй.
«Налей-ка, хозяин, для пробы этого винца, – потребовал первый страж. – Да поскорее! Синьор коррехидор велел через час вернуть ему эту бумагу обратно. Он хочет послать ее в скоропечатню, чтобы завтра она была в виде афиши расклеена на всех перекрестках».
Услышав эти слова, Бернардито взял с прилавка карандаш трактирщика и незаметно написал несколько слов на отогнутом краю бумаги. Альгвазилы выпили, повторили, расплатились за вино одобрительным покрякиванием и, взяв свою бумагу, удалились с важностью.
Городской коррехидор, получив эту бумагу в собственные руки, незамедлительно обратил внимание на следующие строки в ее нижнем углу:
«Синьор коррехидор! Если в тюрьме с головы моей матери упадет хоть один волос, я повешу тебя на косах твоей дочери Мигуэлы. Бернардито».
Через час, когда целый отряд альгвазилов оцепил всю рыночную площадь, нищий и монах уже пробирались горными тропами к Барселоне.
Прошло около двух недель после всех этих приключений. Поздно вечером в рыбачьем домике, затерянном среди прибрежных гор Каталонии, сидели за игрой в кости пять человек. За окнами гудел штормовой ветер…
Среди играющих выделялся человек в лиловом бархатном камзоле и берете с пером. Его левый глаз закрывала черная повязка. Трудно было определить его возраст, потому что единственный глаз его сверкал молодо, а волосы поседели. Рядом сидел пьяный монах с непокрытой головой. Его выбритую тонзуру на макушке окружали жиденькие пряди всклокоченных волос. Толстенная библия торчала у него из кармана, а на груди висело костяное распятие.
Напротив кабальеро в берете играл сын хозяина-рыбака, молодой Маттео Вельмонтес. Красная косынка, стянутая сзади узлом, охватывала его курчавые волосы и спускалась на лоб до черных густых бровей. Он был опоясан кушаком, из-за которого торчали ручки двух пистолетов и двух ножей. Человек этот слыл за самого ловкого контрабандиста на всем побережье, а отцу его, старому Христофоро, принадлежал парусный баркас «Толоса».
Облокотившись на стол изувеченной левой рукой с тремя обрубками пальцев, метал кости смуглый, как мавр, андалузец с курчавой бородкой и могучей волосатой грудью. Звали его Антонио Карильо. Был он некогда славным тореадором, любимцем севильской арены. В злополучный для него день бешеный бык, по счету одиннадцатый из тех, что были уложены им на песок в течение одной праздничной корриды [82] , распорол ему бок и изувечил левую руку. Среди зрителей находился и сам король Филипп V, громко бросивший презрительное замечание по адресу поверженного тореро. Антонио приподнялся на песке, снял с пальца перстень,
82
Коррида – состязание тореадоров, бой быков
Островитяне встретили капитана и его товарищей, как друзей, а провожали, как братьев. В честь экипажа корабля был устроен праздник. Девушки убрали корабль цветами, и он тронулся в обратный путь, провожаемый приветственным хором.
Когда кредитор капитана, барселонский купец Прентос, отец презренного Хуанито, узнал о богатствах чудесного острова, он втайне снарядил три корабля, посадил на них вооруженных головорезов и предложил капитану вести эту армаду к острову. Честный капитан отказался наотрез. Он знал, чем это грозит его друзьям-островитянам: все население острова обречено на гибель, селения будут преданы сожжению, храмы – беспощадному расхищению. Он не мог стать убийцей целого народа!
И вот тогда подлый Прентос сочинил донос на благородного капитана, обвиняя его в измене королю. Капитана заключили в тюрьму и пять суток пытали, чтобы выведать путь к острову. Но капитан не выдал своей тайны и на пятую ночь умер от пыток. Дом его и имущество были конфискованы и за бесценок достались купцу Прентосу. Когда люди купца пришли в дом, три сына капитана взялись за шпаги. В короткой схватке двое из них были заколоты, лишь младшему, Алонзо, удалось бежать. Обеих дочерей капитана королевские слуги заточили в монастырь. Жена его от горя лишилась рассудка и была найдена мертвой на берегу, у самого трапа осиротевшего корабля…
– Дядя Тобби, ты, верно, забыл, что Бернардито играет в кости у рыбаков и что пятый игрок…
– Верно, мой мальчик, я совсем заговорился о добром капитане и не сказал, что пятый игрок, юноша с девичьим лицом, и был младшим сыном капитана. Звали его Алонзо де Лас Падос. Выброшенный на большую дорогу, он повстречался с отцом Симоном и теперь швырял кости, подзадоривая других игроков.
Когда очередь бросать пришла к Бернардито, он отложил кости в сторону и вгляделся через низенькое оконце в ночной мрак. За уступами береговых скал бушевало море, и пенные гребни возникали в свете луны, как вспышки белых зарниц на воде.