Наследник Клеопатры
Шрифт:
– Я обязан ее отцу, – ответил Арион. – И я никогда не позволю купить для себя свободу за счет этого человека или его дочери.
– Это преступник, беглец, скрывающийся от римлян! – собравшись с духом, воскликнул вдруг Аристодем.
В то же мгновение трое мужчин, которые стояли у соседних дверей и наблюдали за происходящим, бесшумно приблизились к спорщикам. Когда один из них схватил Аристодема за плечо, Мелантэ почувствовала, что ситуация выходит из-под контроля.
Ощущение было такое, будто огромная гора посуды, стоявшая на краешке стола, вот-вот окажется на полу, разбившись вдребезги.
– Скрывающийся преступник, – повторил Никократ, окидывая взглядом Ариона. – Но, судя по всему, не нашего поля ягода. – Затем он посмотрел на Аристодема, который в свою очередь в недоумении
– Убери от меня свои руки! – приказал Аристодем. – Да, он сбежал из лагеря царя, когда...
Внезапно он умолк и, беззвучно хватая ртом воздух, обмяк в руках человека, который держал его за плечо. Придерживая Аристодема, тот аккуратно уложил его на пол. Глаза купца в одно мгновение стали стеклянными.
Никократа пробрала дрожь. Он сделал шаг назад и отшвырнул от себя Мелантэ. Девушка едва не упала, но вовремя схватилась за чье-то плечо. Обернувшись, она увидела, как Никократ бросился с ножом на Ариона.
Послышались крики, между мужчинами завязалась ожесточенная схватка. В результате грабителю удалось зайти Ариону за спину и прижать нож к его шее.
– Всем стоять на своих местах! – приказал Никократ. – Если кто-то из вас пошевелится, я перережу ему горло!
Люди притихли. Из кают вышли еще двое мужчин, но они тоже встали как вкопанные. У одного из них в руке был нож. Аристодем лежал на полу, его широко открытые глаза смотрели в одну точку. Мелантэ поняла, что он уже не дышит.
– И чего ты этим добьешься? – спокойно спросил Арион. Он стоял ровно, запрокинув голову. Острие ножа поблескивало на его бледной коже.
– Сдается мне, что твоя жизнь стоит дороже, чем жизнь этой девушки, – вкрадчиво произнес Никократ. – Твои друзья не поскупятся ради тебя. Да и римляне тоже обрадуются.
Арион тяжело вздохнул и едва заметно пошевелил правой рукой. Затем он резко развернулся, левой рукой выбил из руки Никократа нож, а правой нанес ему резкий удар в бок.
Нож вылетел, сверкнув лезвием, и упал на пол. Никократ издал какой-то нечленораздельный звук и согнулся от боли. Его дружок Зевксид, громко вскрикнув, бросился к нему на помощь. Но в этот миг за спиной разбойника появился один из незнакомцев, вышедших из каюты, и, обрушив свой мощный кулак на голову Зевксида, повалил его на пол. Тот истошно заорал, и тогда мужчина нанес еще один удар, так что преступник умолк.
Арион присел на корточки возле тела Никократа, пытаясь вытащить что-то из его бока. Когда он выпрямился, и его руке был окровавленный нож.
– Не думал, что он мне пригодится, – качая головой, сказал Арион.
В следующее мгновение юноша выронил нож на пол, а сам медленно опустился на колени. Его лицо исказилось в гримасе ужаса, а окровавленная рука судорожно шарила под хитоном в поисках мешочка с лекарством. Затем он замер, неподвижно уставившись в одну точку. Кровь тоненькой струйкой сочилась из неглубокого пореза на шее – след от ножа Никократа, впившегося в кожу Ариона, когда он развернулся. Мелантэ поняла, что он не чувствует боли.
Кинесиад посмотрел на молодого человека, на трупы, лежавшие на полу, на мрачные лица людей, которые вышли из кают, – только сейчас девушка осознала, что они появились здесь, чтобы защитить Ариона, а не капитана, – и на его лице отразился панический страх. Затем капитан снова перевел взгляд на Ариона и рявкнул:
– Убирайтесь! Я даже не подозревал, во что вы меня можете втянуть. Я отказываюсь вас везти. Ни за какие деньги!
ГЛАВА 11
Цезарион сидел за столом в своей каюте и задумчиво смотрел на папирус, лежавший перед ним. Был предрассветный час – |капитан корабля нехотя согласился, что сгружать вещи с корабля лучше днем, а не собираться в суматохе посреди ночи, рискуя привлечь внимание стражи. Рабы складывали последние ковры, занавески и мебель. Оставались лишь стол и лампа, которые были нужны ему для написания небольшого послания.
Все эти вещи и рабы принадлежали на самом деле одному другу его матери. Он не был ни родственником, ни первым другом: Архибий вообще не входил в круг особо приближенных. Он был просто богатым горожанином, которого иногда принимали во дворце. Однако после смерти царицы именно он предложил императору немыслимую сумму – две тысячи талантов серебра! – с просьбой, чтобы римляне не трогали статуи Клеопатры. По словам Родона, такой поступок резко отличал Архибия от других высокопоставленных лиц, среди которых были как раз те, к которым намеревался обратиться Цезарион. Когда царицу взяли в плен, царский диойкет Селевк указал Октавиану, где хранились сокровища, которые она хотела использовать в качестве откупа. И даже Олимпий, личный врач царицы, которому она безмерно доверяла, предупредил завоевателей о том, что Клеопатра хочет покончить с собой, дабы не увенчать своим позором триумф римлян. Другие люди, к которым мог бы обратиться за помощью Цезарион, – главный управляющий Мардион и царский секретарь Диомед – были мертвы. Сам Цезарион никогда бы не подумал просить помощи у Архибия, и Родон в этом отношении был весьма полезен, чем, признаться, очень удивил его.
К изумлению Цезариона, его бывший наставник и сам оказался одним большим сюрпризом. Юноша знал о нем только то, что у Родона неподалеку от Мусейона есть дом, а о том, что он живет с женщиной, родившей ему детей, он и не подозревал. Дом учителя представлял собой небольшой, но изысканно обставленный особняк, а любовница, рыжеволосая женщина родом из Галлии, поражала своей красотой. Родон купил галльскую красавицу на невольничьем рынке десять лет назад и дал ей вольную.
Этот брак не мог быть законным, но, по всей видимости, они так любили друг друга, что не очень-то переживали по этому поводу. Родона и его женщину больше всего беспокоило то, что им не удалось узаконить рождение детей, чтобы те после смерти отца могли унаследовать его имущество. Цезарион теперь очень живо представлял отчаяние, которое, должно быть, охватило Родона, когда он узнал, что на Александрию идут римские войска и ему придется бросить семью и бежать из страны. И то, что эту галльскую женщину отправили в рабство в ходе одной из завоевательных войн Юлия Цезаря и она, конечно же, не питала никакой любви к его сыну, совсем не спасало положение.
Раскаяние и душевные терзания Родона казались вполне искренними. Бывший учитель Цезариона с энтузиазмом принялся искать для него убежище и сразу же обратился к Архибию.
Сначала известный в Александрии богач даже отказался принять Цезариона в своем доме, но затем, очевидно из любопытства, согласился с ним встретиться. Вскоре после этого старик появился в особнячке Родона собственной персоной и, крепко пожав Цезариону руку, расплакался от радости. Он сообщил, что у него есть большое поместье на Кипре и ему хотелось бы, чтобы Цезарион принял его в качестве подарка. С трогательным участием глядя на юношу, Архибий добавил, что они могли бы составить фиктивный договор о продаже и это не вызвало бы подозрений у властей. Старик вынужден был продавать свои владения, чтобы покрыть те расходы, которые он делал, пообещав императору заплатить за статуи царицы. Архибий сказал, что будет бесконечно счастлив, если его имущество пойдет на пользу сыну божественной Клеопатры.
Цезарион просил их узнать о Филадельфе. Архибий, так же как и Родон, пообещал, что сделает все, что в его силах, но смог только еще раз уверить его, что мальчик, по крайней мере, находится вместе со своей кормилицей. Тем временем идея бегства на Кипр постепенно превращалась из простого предложения в тщательно разработанный план, и, к слову сказать, даже без участия самого Ариона. Архибий и Родон сами нашли корабль и переговорили сего владельцем, капитаном Кинесиадом, известным в Александрии своей сомнительной репутацией. Когда они выяснили, что это судно может покинуть гавань, не подвергаясь тщательной проверке, Архибий сам отобрал вооруженных охранников на тот случай, если капитану вдруг вздумается ограбить своего пассажира. Он также предоставил убранство для каюты, приготовленной для Цезариона, и рабов из собственного дома. Этот человек настолько рьяно взялся оказывать ему помощь, что юноше даже неловко было противиться его заботам. Однако мысль о том, что его могут поймать в поместье Архибия на Кипре, наполняла сердце Цезариона паническим страхом.