Наследник Шимилора
Шрифт:
Нолокледа попыталась воспротивиться.
— Что за чушь? Нашли время резвиться!
Но Денис, устраиваясь с листком на коленях и огрызком карандаша в руках, заявил:
— Нолколеда, это приказ. Садись и записывай.
Песня, которую продиктовал нам Сэф, была истинным
шедевром устного народного творчества. Несмотря на лирическое содержание, она вызывала у меня гомерический хохот. Смысл ее примерно был таков:
Корабли заходят в бухту Нивальд,
Моряки
Им не надо девушек красивых,
Было бы вино — наполнить кружки.
Боцман Тедлис всем девчонкам снится,
Он собой хорош невыносимо,
Но однажды утром бравый боцман
Повстречал красавицу Элиму.
Предложил тогда ей боцман Тедлис,
Подкрутив усы, отставив кружку:
— Вы, гарсин, прекрасны, как Ламерис,
И достойны стать моей подружкой.
Но сказала гордая Элима:
— Вы, монгарс, такой, как все мужчины...
Ну и далее в том же духе. Боцман Тедлис тосковал о прекрасной Элиме. А она оставалась неприступной, хотя и корила себя за гордость. Завершалось все свадьбой, на которую моряки надели новые береты с перьями голубого альбатроса.
Закончив диктовать, Сэф стал разучивать с нами мотив. Наш распорядитель королевских забав явно почувствовал себя в родной стихии. Порывшись в своих мешках, он вынул оттуда какой-то инструмент, вроде трещотки, и вручил его ученому.
— Сенс, прошу вас. Так, девушки ведут первым голосом, мужчины — вторым. Командир, ты будешь отбивать ритм на барабане. Вот эта большая миска вполне сгодится. Бар, читать ты не умеешь и слов не знаешь. Будешь вести свою партию художественным свистом.
— А я? — виляя хвостом, поинтересовался Чаня.
— Ты? Ты можешь выть в конце каждого куплета. Вот так, тоненько: у-у-у! Готовы? Начали!
Мы дружно и фальшиво грянули первый куплет. После первой же строки меня задушил смех, и я повалилась на землю.
— Нет, так не пойдет, — прервал нас Сэф. — Мы сейчас устроим настоящее представление. Жанна, кончай смеяться, ты будешь изображать красотку Элиму. Будете боцманом, ваше высочество? Отлично! Остальные — хор. Последние две строки повторяются очень громко, чтобы задрожала вся округа. Пусть знают наших!
И Сэф, обернувшись к темноте, выжидающе притаившейся у него за спиной, погрозил ей кулаком.
Шоу получилось бесподобное. Развеселившийся принц лихо подкручивал несуществующие усы и старался исполнять партию боцмана басом. Дружный хор подхватывал куплет, Чаня вступал всякий раз не вовремя, но выл музыкально. Мы с принцем отплясывали «свадебный танец» под бурные аплодисменты «гостей».
Мы даже не заметили, что
Не помню, как мне удалось задремать. Проснулась я, когда начало светать. Меня разбудил чей-то голос, бормотавший бессвязные слова. Я почему-то в первую очередь подумала о принце, но мальчик крепко спал, накрывшись с головой одеялом. А потом до меня дошло: говорили по - русски! Я огляделась по сторонам. Сэф спал, прислонившись спиной к дереву. Значит, Денис... Я тихо выбралась из-под одеяла и увидела, что над Денисом склоняется Бар. Он приложил палец к губам и знаком предложил мне подойти ближе.
Я подошла и прислушалась.
— Я одиннадцатый, одиннадцатый, — повторял Денис, — Прием... Я одиннадцатый, я одиннадцатый, у меня уже девять двухсотых, не знаю, сколько трехсотых... Вертушки, где вертушки, пусть помогут вертушки, прием...
— Слышите, хозяйка? — сказал Бар, осторожно поворачивая Дениса на здоровый бок. — Не разберешь, что говорит. Что за язык? Одно только мне ясно: командир-то наш и раньше бывал в серьезных переделках. Только вот ума не приложу, где это могло происходить, а?
Я промолчала. Действительно, откуда лаверэльскому крестьянину было знать о новогоднем штурме? Я тоже не понимала ни слова. Одиннадцатый — наверное, позывной. Что за двухсотые и трехсотые? Какие вертушки? О чем спустя девять лет, находясь в другом мире, Денис вспоминал во сне? А он говорил все тише и тише:
— Я одиннадцатый, я одиннадцатый, кто там с кулаками, вышли они или нет, прием... Помощь нам дайте, помощь... Ленточку срочно нам дайте...
Вдруг он резко открыл глаза и приподнялся, схватив меня за руки. Его пальцы спросонья были жаркими, как огонь. От этого жеста — одновременно беззащитного и властного — я совсем растерялась. Но Денис уже опомнился и отпустил меня. Нахмурившись, он посмотрел на Бара.
— У вас, командир, рана во сне разболелась, сказал тот. — А я вас перевернул, так что теперь все в порядке.
С этими словами мой слуга оставил нас одних.
— Я что, говорил во сне? — спросил Денис. — Как неосторожно! Мне приснилось, будто снова идет бой. Мы гибнем, а помощь все не приходит...
— Это потому что здесь тоже бой, — тихо заметила я.
— Здесь?! — Денис уставился на меня, изображая изумление, потом насмешливо прищурился. — Ты, может быть, имеешь в виду мускаров, Пегль их забери? Этих клоунов, которые приняли нас за лаверэльских крестьян и рассчитывают напугать своими завываниями? Знаешь, там мне действительно было страшно. Этот страх как хроническая болезнь: он остается навсегда. Ты думаешь, что уже здоров, ан нет, вот тебе рецидив. Но зато больше меня ничем так не напугаешь. Знаешь, — его темные глаза остановились на мне, — я иногда думаю, что мы представляем здесь всех землян. Не только своих современников, но и тех, кто жил до нас. Всю земную историю. А в ней было такое, что Лаверэлю и в страшных снах не приснится. Поэтому мы просто не имеем морального права бояться.