Наследство Найтингейлов
Шрифт:
Неловкое молчание продолжалось, пока все не расселись у камина. Триджигл подал чай, и только потом Кэролайн пояснила:
— Моя мать умерла, когда мне было одиннадцать лет, и я ужасно по ней скучала. И тоскую до сих пор. Норт с пяти лет считал вас умершей. И, поверьте, ужасно страдал.
Сесилия Найтингейл осторожно поставила чашку на блюдце:
— Ей пришел конец, верно?
— Чему? — удивился Норт.
— Ужасной цепи предательств и измен. Наследию Найтингейлов. Кум рассказал, как в шестнадцать лет ты сбежал из дома, потому что не мог выдержать горечи и злобы отца. Он говорил еще, что ты совсем не похож на того, каким тебя хотели видеть отец и дед.
— И
— Он в жизни ее не видел, — спокойно объяснила Сесилия, сжав руку дочери. — Я не хотела сдаваться, потому что все еще любила твоего отца. В молодости он был настолько не уверен в себе, разрывался между мной и твоим дедом, хотел верить в мою любовь и слушал бесконечные проповеди и пророчества о том, что я обязательно изменю ему и причиню ужасную боль. Ты прав, твоего отца отравили, настроили не только против меня, но и против любой женщины, которая стала бы его женой и успела родить драгоценного наследника Найтингейлов. Я умоляла твоего отца приехать и посмотреть на Марию. Вместо него появился твой дед. Тогда малышке исполнилось всего пять, живой портрет твоего деда, отца и тебя, пятилетнего. Он взглянул на нее, потом на меня и прошипел: “Ты лживая потаскуха. Никогда больше не смей писать моему сыну. Он не желает тебя видеть. И просил, чтобы я тебе это передал”. На этом все кончилось. До тех пор, пока Кум не приехал за мной.
— Но она сестра Норта, это каждому видно, — удивилась Кэролайн. — Как он мог сказать такое? Сесилия тяжело вздохнула, глядя на сына:
— Скорее всего, просто не мог вынести собственной не правоты. Убежденность в том, что ни одной женщине нельзя верить, стало частью его натуры, единственной истиной, которую он понимал и принимал. Без этого он не представлял, как будет жить. Не говоря уже о том, что произошло бы, узнай сын, как страшно ошибался его отец. Знаете, я даже немного пожалела старшего Найтингейла. Но потом возненавидела их обоих, Фредерик. О, прости. Порт. Я все время путаю имена. Только ты всегда оставался для меня Фредериком, всегда.
Она закрыла лицо руками и зарыдала. Мария, окинув брата свирепым взглядом, обняла мать и стала нежно гладить по плечу. Сесилия подняла голову и всхлипнула:
— Прости. Видишь ли, я…
Норт поднялся, подошел к Сесилии и протянул руку, но, к общему удивлению, сестра с силой оттолкнула его, поднялась, встала перед матерью, словно защищая ее, и уперлась ладонями ему в грудь. Она выглядела одновременно взбешенной и странно смущенной, даже готовой убить человека, посмевшего обидеть мать.
— Нет, Мария, — очень спокойно сказала Сесилия Найтингейл, отводя руку дочери. — Нет, родная. Норт не виноват. Посмотри на меня. Все хорошо. Я никогда не лгу тебе, верно? Ты ведь знаешь это? Он не виноват. Поняла?
Мария недоумевающе подняла брови, чем-то очень встревоженная, но неожиданно отвернулась и села, сложив руки на коленях и опустив глаза.
— Что с ней? — спросил Норт.
— Во время родов доктора никак не могли найти. Повитуха, старая полуслепая женщина, делала все, что могла, но при этом повредила головку Марии. Она так и не оправилась. Мария слабоумная, Норт. Правда, она очень добрая и милая и, как ты видел, готова на все, лишь бы меня защитить. Все это для нее настолько странно, она не может понять, что происходит. Мне кажется, это вторая причина, почему твой дед не захотел признать ее. Она слаба рассудком, а ты здоров, и к тому же наследник Найтингейлов. Марию же они посчитали бы позором. Кроме того, стоило твоему отцу хоть раз увидеть ее, и он понял бы, что твой дед ему лгал. И тогда, возможно, все было бы по-другому. Но к тому времени это, скорее всего, уже просто не имело значения. Не знаю. Может, твой отец тоже возненавидел бы ее. Они оба мертвы, так что правды мы не узнаем.
— Этот гнусный ублюдок, — процедил Норт. — Иисусе, получается, что я ее испугал. — Он присел на корточки перед сестрой, очень медленно, очень нежно положил ладонь на ее сложенные руки и попросил:
— Мария, посмотри на меня, пожалуйста.
Мария подняла голову, и он, словно оказавшись перед зеркалом, заглянул в собственные темные глаза, увидел нос, правда, немного тоньше и изящнее, чуть более скругленный подбородок, такие же, идеально очерченные губы.
— Ты прекрасна, — прошептал он. — Ты моя сестра и самая прекрасная девушка на земле.
Мария наклонила голову набок, словно пытаясь осмыслить сказанное, и неожиданно улыбнулась ослепительной улыбкой, осветившей ее лицо и заставившей Норта затаить дыхание.
— Ни один человек еще не говорил ей такого, — тихо пояснила Сесилия. — Мария понимает смысл этого слова. По правде говоря, она многое успела узнать, и я ею очень горжусь.
Норт, продолжая держать сестру за руку, спросил мать:
— Почему вы не приехали раньше? Отец уже два года как умер.
— Я боялась, что ты похож на него и на деда, а когда никто не прислал денег, посчитала, что ты меня ненавидишь — ведь дед и отец с самого момента твоего приезда в Маунт Хок воспитывали тебя в ненависти. Дед умер, когда тебе было почти двенадцать. Я даже не знала, что ты убежал из дома и вступил в армию, пока Кум мне не рассказал.
— Я не выносил деда и отца, — объяснил Норт. — Не мог больше терпеть их злобу, горечь, приступы ярости. Хотя, как ни странно, именно отец купил офицерский патент, когда мне исполнилось девятнадцать. Я стал капитаном, а потом майором. И продал патент лишь в июле прошлого года. Но так и не написал отцу, не поблагодарил за то, что он сделал.
— Норт, — громко сказала Кэролайн, — я сегодня же пошлю письмо реставратору, попрошу его обратиться к самому лучшему лондонскому художнику-портретисту, чтобы тот как можно скорее приехал и нарисовал портрет твоей матушки. Да-да, я немедленно иду писать письмо!
Она подскочила, но тут же замерла, услышав взрыв смеха. Норт поднялся, неспешно подошел к ней, схватил за плечи и, притянув к себе, поцеловал в кончик носа.
— Кэролайн Найтингейл, немедленно успокойся и садись. Теперь, когда мама и Мария здесь, у нас сколько угодно времени.
— Норт, можно и мне называть ее мамой?
— Не знаю. Давай спросим.
— Оба повернулись к Сесилии Найтингейл. Жизнь обошлась жестоко с этой женщиной. Лицо осунулось и постарело, вокруг глаз и рта пролегли глубокие морщины, виски побелели. Но она улыбнулась, и стало ясно, как же красива она была в молодости.
— Мама, хочешь иметь еще одну дочь? Должен предупредить, что иногда на Кэролайн нет никакой управы и она вечно попадает в ужасные неприятности, зато добра, честна, а самое главное, дарит мне радость и смех, и любит меня.
— Не могу представить, чтобы какая-то женщина могла тебя не любить. А слышать твой смех, Норт.., ах, когда-то и мой муж смеялся, но это длилось так недолго. Нет, не стоит вспоминать. Еще одна дочь. Как чудесно! А скоро я стану бабушкой. Но скажи, Фредер… Норт. Что нам теперь делать?