Наследство от Данаи
Шрифт:
...Говорят, что время исцеляет самые болезненные раны. Но это не совсем так, раны исцеляют новые впечатления, не зря многие отправляются за ними в странствования. Простому человеку, правда, развлекаться некогда, надо жить дальше, работать, подымать на ноги детей. Спасибо богу, те хлопоты тоже прибавляют новизны и приглушают боль по прошлому.
12
Сначала показалось, а потом и в самом деле послышался гул машины. Первая модель светло-зеленых «Жигулей» медленно скатилась с трассы в улочку, приблизилась к воротам, сбавила ход, повернула во двор и остановилась точь-в-точь там, где стоит всегда, когда хозяин дома. В гараж он загоняет машину только на ночь, а днем держит под рукой: привык ездить, даже на соседнюю улицу пешком не сходит.
— Ты скоро и за водой на машине будешь ездить? — иногда высмеивает его Евгения Елисеевна, намекая, что колодец находится у них за забором.
— А зачем иметь машину, если пешком ходить? — защищается от насмешек муж.
Любит Павел Дмитриевич свою машину, поэтому назвал человеческим именем — «тамара». Присматривает он «тамару», балует, держит в опрятности и безотказном эксплуатационном состоянии. Хоть есть у него еще одна машина, подаренная дочкой, новая. Но ту он бережет.
Хлопнула дверца.
— Вот мы и приехали, — произнес Павел Дмитриевич, и его поседевшая голова показалась над машиной — он выбрался из-за руля, встал на землю.
На скамейке, стоящей под домом, прижавшись друг к другу, будто ласточки на проводах, сидели двое школьников, ждали его.
Евгения Елисеевна при виде их не удивилась, в последнее время она привыкла к частым и внезапным посетителям. Поэтому, покинув машину, спокойно пошла в дом. На ходу пообещала:
— За терпение вынесу яблок и груш. Или, может, чайку? — обернулась перед дверью веранды.
Неожиданные гости не успели ни отказаться, ни сказать что-то другое.
— Неси все, что есть. А мне еще и водички холодненькой, — откликнулся Павел Дмитриевич.
Он покопался в дверном замке, потом подошел к багажнику, открыл и тщательно обследовал внутренность, заглядывая даже под стельку, на которой виднелись стебли сена.
— Чего молчите? — обратился к детям. — Давно здесь сидите?
— Ага! — сказала Марина.
— Нет! — прибавил Василий.
— Так «ага» или «нет»?
— То есть я говорю, — дипломатично начал мальчик. — Мы давненько сидим, но здесь так хорошо, что время пробежало быстро. Как раз сюда удлинилась тень от вашей яблоньки, и ветерок из-за веранды повевает. Жара не ощущается.
— Вы тоже за побасенками пришли, правильно я понял? — допытывался хозяин, не закрывая багажник. — Низа Павловна уехала к подруге. И на настоящий момент рассказчиков у нас меньше стало.
— Что-то потеряли? — вместо ответа спросил Василий и подошел ближе.
— Боюсь найти.
— Как это?
— Нам нужен материал для сочинения. Говорит мне мама, пойди к дяде Павлу, он найдет для тебя что-то интересное, — осмелилась вмешаться Марина, возвращая разговор в нужное русло.
Павел Дмитриевич в конце концов закрыл багажник и взглянул на детей.
— Чьи же вы будете? — спросил, садясь на скамейку рядом с Мариной. — А в машине — духота, — сказал между прочим. — В ней же кондиционера нет, древняя модель.
Затем снял головной убор наподобие бейсболки, достал из кармана платок и протер внутренний околышек и увлажненный лоб.
— Я Василий, сын Павла Мищенко, а это, — мальчик показал на свою спутницу, — Марина, наша соседка, дочь Петра Макаровича Демократа.
Павел Дмитриевич засмеялся, склоняя голову и отводя лицо в сторону от того, кто его рассмешил.
— Ты что! — толкнула Василия под ребро Марина.
— Чего ты?
— Это же нас так по-уличному называют, а ты мелешь... Трясак моя фамилия. Вот тютя!
— Откуда я знаю! — повел плечом мальчик. — Если бы я с тобой в один класс ходил, то знал бы. А так, извиняйте. А почему, кстати, вы вдруг стали «демократами»?
— Не знаю. Спроси? — предложила Марина своему спутнику, показывая глазами на Павла Дмитриевича.
— Вот так память у людей! — сказал меж тем Павел Дмитриевич, насмеявшись. Еще раз вытер лоб, сосредоточился на рассказе: — Ей-богу, с детьми никогда скучно не бывает. Такое отчебучить! Это прозвище, Маринка, — обратился он к девушке, — к вам от твоего прадеда Ефима Адамовича Крашенинникова перешло. Он умер, еще когда твоя мама маленькой была.
— А-а, это прадеда так называли... — Марина освоилась, и уже не имела того растерянного вида, что вначале. — Мне казалось, что оно как-то связано с демократической революцией 1991 года. Так, иногда думала я, причем здесь мы? Политика нас не интересует. А коль это от прадеда... — она потеряла интерес к этому вопросу и перевела речь на другое: — Не обижайтесь, что мы без разрешения зашли во двор. Ворота открыты были, а собака привязана.
— Мы знали, что вас нет дома. Меня отец предупредил. Если, сказал он, ворота открыты, а машины во дворе нет, значит, хозяин где-то ненадолго уехал и скоро вернется. Вот мы и ждали.
— Это тот Павел Мищенко, который ко мне на курсы водителей ходил? — спросил Павел Дмитриевич.
— Да. Говорил, что хорошую науку от вас получил.
— А ездит?
— Ездит. Недавно купил «Фольксваген-Джетта». Правда, сборка французская, модели «Bеаch», что переводится как «берег», так как партия машин, с которой одна к нам попала, предназначалась для французских курортных побережий. А о Демократе, — напомнил Павлу Дмитриевичу, — расскажите больше, если знаете.
Евгения Елисеевна вынесла небольшой журнальный столик, поставила на него вазу с яблоками и грушами. Хозяину подала полиэтиленовую бутылку с холодной «Царичанской» водой.
— Ефим Адамович, — сказал Павел Дмитриевич, обращаясь к Марине, — мамы твоей Мелании Иосифовны дедушка, был до социалистической революции 1917 года членом РСДРП — Русской социал-демократической рабочей партии. И не просто членом, а незаурядным активистом. Его неоднократно арестовывали, побывал он и в тюрьмах, и в ссылках. Там и получил партийную кличку Демократ, гордился ею. Революция избавила его от очередной ссылки, и после мыканий он каким-то образом попал к нам в Дивгород на рядовую работу — не пригодился новой власти. Мне случилось работать с ним на заводе. Рабочий он был никакой, прямо скажу. Не из пролетариев, одним словом. А вот лясы точить любил и умел. Причем каждый рассказ начинал словами: «Когда я был демократом...». Поэтому партийная кличка и осталась за ним, затем передалась потомкам. А отец твой Трясак Петр Макарович вышел из рода тихого, незаметного и прозвище Демократ взял за Меланией Иосифовной, своей женой, как приданое.