Насмерть
Шрифт:
Но, самое страшное — не это. Посреди площади тлеет здоровенное кострище, а рядом с ним лежат три насаженных на самодельные вертела из тонких древесных стволов, словно тушки ягнят, человеческие костяки. Почему костяки? Да потому, что мяса на них почти не осталось — срезали, а местами, похоже, обгрызли. К растущему неподалеку тополю на уровне пары метров над землей приколочен толстый поперечный брус, с которого свисают вниз окровавленные веревки. Под деревом — здоровая лужа уже впитавшейся в пыль свернувшейся крови, рваная, густо пропитанная все той же кровью одежда и… Рядом с одеждой валяется ободранная человеческая кожа. Все, сил моих больше нет! Меня буквально складывает
Несмотря на состояние, я еще способен подмечать детали: судя по длинным, сбившимся в грязные, слипшиеся колтуны волосам, на вертелах — женщины. А судя по росту, скорее всего девочки-подростки. Вот на этой дыбе их, похоже, вздергивали, потрошили и свежевали. А потом — жарили на костре, словно шашлык, и жрали… На глазах приколоченного к воротам мужика. Которому потом перерезали глотку. Мля, это насколько же больной тварью нужно быть, чтобы сотворить подобное?! Чудовищно жестоких людей иногда называют зверями, а творимое ими — зверствами. Ну, уж хрена! Не нужно обижать животных, на подобное способны только люди. Безумные, бешеные, ублюдочные твари, которых непонятно как земля носит, но — все равно люди. Твою мать, как же хорошо, что я Вовку с нами сюда не взял. Нечего парню на это смотреть.
Так, все, хватит нюни распускать! Работу делать нужно.
— А ну-ка, собрались, тряпки!!!
Подстегнутые таким вот незамысловатым, но оказавшим нужное воздействие пожеланием, парни в темпе продолжают осмотр хутора, стараясь не глядеть в сторону площади. Да, обчистили деревушку основательно: на улицах — только всякий мусор и тела. Изуродованные, порубленные на куски — защитников, и просто валяющиеся тут и там — бредунов. А еще — обломки, обрывки, осколки разного домашнего скарба — мебели, посуды, одежды, другая безнадежно испорченная мелкая рухлядь. И гильзы, гильзы и еще раз гильзы. Ни оружия, ни каких-то предметов амуниции или снаряжения, ничего целого, один мусор.
— Аким, Великану, — вызываю я оставшегося в перелеске за старшего Сергея Акимушкина.
— На связи.
— Скажи местному старшому, что тут — всё. Во всех смыслах. Пусто и «холодно». Пусть подходит, тела опознает, если ему это интересно. Только ходока сюда не пускайте. Не на что ему тут глядеть.
— Великан, Бекету, — вклинивается в разговор Руслан Бекетаев.
Вообще наш старший снайпер и штатный следопыт в эфире немногословен и на связь выходит нечасто, обычно это его вызывать приходится. Раз сам зовет, — значит, что-то важное.
— Великан на связи, что у тебя?
— Взяли след. Эти пытались ветками замести, и довольно толково, но роса легла уже, а высохнуть не успела, солнце только вставать начинает. Так что, есть направление в котором бредуны ушли. Прошу «добро» на преследование.
— Отлично, одну «тройку» в прикрытие бери и пробегитесь за ними, только аккуратно. И без самодеятельности. Если что — нас вызывайте, один в поле не воин. Да и от четверых толку немного.
— Да ладно? — скептически хмыкает Рус, явно намекая на наши с Толей эпические в своей самонадеянности и глупости «прогулки» по горам Терского Фронта.
— Я на полном серьезе — убьют, назад можете не возвращаться.
— Понял. Я тогда Артемову «тройку» припрягу. Не возражаешь?
С чего бы, интересно? У Коваля — «Печенег», у Руса — снайперская винтовка на базе «трехлинейки» Мосина, правда, переделанной и тюнингованной до неузнаваемости. Этот старый, наверное, еще времен афганской войны, а может, еще более древний фокус мы уже давно отработали и освоили. Дело тут вот в чем: у СВД и ПК, ну, а в нашем случае «Печенега» и «моськи», патрон, по сути, одинаковый. Нет, есть некоторая разница в весе и качестве обработки пули и пороховой навеске, но это все только на баллистике отражается. А вот звук у них — абсолютно одинаковый. Вот и приноровились наши «диверы» на передовой работу снайпера под шальную пулеметную очередь маскировать. По команде снайпера пулеметчик дает короткую, беспокоящую очередь, а сам снайпер в тот же самый момент отрабатывает по заранее намеченной цели. И что в результате видит противник? Все верно, сначала пулемет пролязгал, пули над головой вжикнули, а кому-то не повезло — случайная вроде, а точно в лоб. Бывает же такое… Опять же, если придется снайперу экстренно рвать когти, то лучшего прикрытия, чем грамотный пулеметчик ему и придумать сложно. Разве что реактивная установка залпового огня, но это уже совсем из области фантастики.
— Великан, мы поскакали, спешить нужно!
— Добро. До связи.
Руслан прав, если упустим момент, то вставшее солнце окончательно угробит все немногочисленные следы, что не смогли уничтожить выродни: высохнет роса, поднимется трава, и все — ловите в поле конский топот. А вот если он прямо сейчас «возьмет пеленг» — никуда они от нас не денутся. Руслан в горах Терского Фронта и бывших Закавказских республик несколько лет партизанил и на турецких аскеров охотился. Один, без поддержки. Такой если на след встанет — шансов оторваться попросту не будет. Но вот воевать в одиночку ему уже хватит, один раз он на этом уже чуть не погорел, угодив в плен к туркам, и, если бы не один бестолковый, но чертовски везучий омоновский «прапор» с его старыми связями и знакомствами — давно бы гнил в какой-нибудь яме под Шароем.
Позади сначала послышался топот ног, а потом — рыгающие звуки. Похоже, наши союзники из Нефтянки выскочили на площадь. Пожалуй, стоит дать им пару-тройку минут на то, чтобы очухались. Нам сейчас план дальнейших действий обсуждать, а они вряд ли будут с ходу в состоянии что-то слушать и о чем-то думать.
Вид у подошедшего ко мне минут через пять Прохорова, мягко говоря, неважнецкий. Глаза пустые, будто у манекена, лицо бледное, губы синюшные, ноги в коленях ощутимо подрагивают. Думаю, я минут десять назад выглядел не намного лучше, а может, и до сих пор так же выгляжу, не знаю, зеркала под рукой нету. Но Прохорову явно не до моего внешнего вида, он, по-моему, сейчас вообще ничего и никого не замечает.
— Там, на воротах, — негромко и как-то преувеличенно спокойно, словно разговаривая сам с собою, бормочет он. — Это не Антоха. Нет, это не он…
— Друг? — я не знаю, как привести в себя этого явно впавшего в прострацию мужика, но и оставлять все так, как есть, тоже нельзя.
— Брат младший, — лицо у Владимира Сергеевича застывшее, мертвое, будто посмертная гипсовая маска, и такое же белое. — У него три дочки… Племяшки мои… Зоя, Вика и Иришка. Самой старшей шестнадцать этой осенью будет…
Ой, твою ж мать!!! Так вот чего он так сюда рвался и почему так странно выглядел…
— Толя, Санек, хватайте его и на выход. Бегом!!! И противошокового ему в обязательном порядке!
— Коньяку или спирта? — понимающе смотрит на меня Шуруп.
— Лучше коньяку возьми из моего НЗ, и по роже похлопайте, что ли, чтоб в себя пришел. Только осторожно, а то нарветесь на оборотку… Он медведь здоровый, еще сломает вам что-нибудь.
— Тогда коньяку ему я налью, а по морде пускай Толик хлопает, — Саня пытается улыбнуться, но выходит только кривая и неестественная ухмылка.