Насмешивший Бога
Шрифт:
— Да.
— Чёрт, — мрачно пробормотал он.
…- Саша, мы тут уже неделю, и до сих пор нормально не поговорили, — возмущался Дамир, лёжа на кушетке.
— Дамир Азатович… — терпеливо начала Саша.
— Что "Дамир Азатович"? — взорвался он. — Я это слышу уже который день, эти песни, Саша!
"Опять Саща", — подумала она, и сердце сладко заныло.
Это было выше её сил. Прошедшие несколько дней пациент испытывал её терпение.
— Саша, давай, пожалуйста, встретимся где-то на нейтральной территории и поговорим. Мы столько лет не виделись, неужели нам нечего сказать друг другу?!
— Дамир
— Это санаторий или концлагерь, Саша?
— Вам лучше знать. Но я не нарушу ни одно из правил. Соблюдение правил — один из моих главных принципов.
— То есть, мы не встретимся? И говорить не будем? Вот так разъедемся потом, и всё? — гневался он.
— Всё верно, Дамир Азатович, именно так и будет, — безжалостно сказала Саша.
После этого он прекратил с ней разговаривать. Несколько последующих сеансов прошли в полном молчании. С одной стороны, Саше было легче работать; а с другой — на душе становилось тяжелее день ото дня. Ох уж эта бабья жалость. Надо давить её в корне.
…Саша сидела на берегу и любовалась морем, на которое потихоньку начинали спускаться сумерки. Сегодня немного штормило, и она не пошла купаться. Полезла она однажды в небольшую волну, а потом её как перевернуло, и полный рот был песка, мелких камушков, и выгребала песок из всех мест… Хоть Саше когда-то один человек и сказал, что у неё фигура, как у пловчихи, плавать она не умела от слова "совсем". На пляж Саша предпочитала ходить вечером, когда все расходились по дискотекам и барам; было тепло, пустынно, солнце не палило…Мечтательно глядя вдаль, Саша вдруг заметила какого-то пловца, который обогнул длиннющий волнорез, отделяющий "служебный" пляж от "гостевого". Волнорез уходил вдаль и заканчивался далеко за буйками. Так. Чёртов ихтиандр. Сумасшедший. Саша с тревогой вглядывалась вдаль. К счастью, спасатели ещё сидели на своей вышке. Значит, он выследил её как-то и решил эффектно появиться прямо из открытого моря. Что ж, придётся говорить.
Саша понимала, что Дамир плывёт сюда не для того, чтоб рассказать, как он провёл эти десять лет. И даже не для того, чтоб спросить, как она их провела. Конечно, можно встать и уйти, и плыви себе, но Саша не одобряла подобных эксцентричных женских выходок. Она не ушла, она осталась сидеть на берегу. Он уже подплывал к буйкам. Саша накинула на плечи длинный лёгкий шарф — защита не помешает. Нет, она была уверена, что он на неё не набросится; просто так чувствовала себя увереннее.
Вряд ли Дамиру Азатовичу приходилось набрасываться на женщин хоть когда-то, или добиваться хотя бы одну женщину. Наверняка у него всё чисто по Булгакову: "Сами предложат и сами всё дадут"(с). Прямо как она десять лет назад. Могла сказать твёрдое "нет", он бы не стал принуждать. Но надо же было пройти путь всех олесь и бедных лиз. Всех воспетых бабочек и мотыльков, летящих в огонь или шмякающихся о стекло.
Саша не хотела, чтобы он добивался её. Она не хотела ни наказать, ни проучить, ни доказать… Она просто была за чувство самосохранения. Нужно объяснить Дамиру, что сиквела "Десять лет спустя" не будет.
Дамир подошёл, сел рядом прямо на песок.
— Можно?
— Да, конечно.
Он выпил всю воду, зашвырнул бутылку в мусорный контейнер. Саша из-под ресниц смотрела на его загорелые плечи и шею, покрытые каплями воды. Сердце привычно защемило.
— Саша, нам нужно поговорить, это не может так больше продолжаться, — спокойно и обыденно сказал он.
— Давайте поговорим, Дамир Азатович.
— Саша, ты такая стала, что я побаиваюсь тебя, — усмехнулся он, глядя на море. Потом перевёл взгляд на неё, повернулся: — Дай хоть посмотрю на тебя, а то даже посмотреть некогда.
"О, ну тогда и я! Будет, что вспомнить долгими зимними вечерами", — подумала Саша.
Они уставились друг на друга.
— От тебя половина осталась, Саша, — нахмурился он.
— Я что, была такая толстая?
— Не говори ерунды. Но ты как-то уж слишком постройнела. Волосы светлее будто.
— Не крашу, — покачала головой Саша, — просто выгорели.
Он прикоснулся к её уху, в котором было пять фионитов рядком, посмотрел на второе ухо — там один камушек. Взял левую руку, рассмотрел тёмно-коричневую татуировку в форме цветка.
— Одна?
— Нет, ещё на щиколотке.
— А на пояснице?
— Нет.
— Нужно сделать.
Саша усмехнулась. Она тоже его разглядывала. Он почти не изменился, только взгляд стал как-то твёрже, между бровями залегла складка, и появились едва заметные складки возле губ. Стал выше и крепче в плечах. Голос стал ниже; раньше был тоже низкий, но юношески звонкий.
Дамир продолжал разглядывать её руку. Ногти ухоженные, отполированные, но короткие. Конечно, она же массажист.
— Откуда кольцо, Саша? Его не было раньше.
Саша сочла, что пора убрать свою руку. Делая массаж, она снимает кольцо. Заметил, надо же.
— Досталось от одного очень хорошего человека.
— От какого человека?
Саша молчала, глядя на море. Ну хоть что-то она может не сказать? Хватит быть для него раскрытой книгой.
— Саша, я хочу вернуть тебя. Ты нужна мне.
Она перевела взгляд с моря обратно на лицо Дамира и спокойно сказала:
— Мой ответ нет.
Он усмехнулся, отвернулся, опустил глаза. Другого ответа он сначала и не ожидал. Он знал, что она не бросится ему на шею. Но всё равно было тяжело на душе.
— А выслушать хотя бы?
— Ни при каких условиях, Дамир Азатович.
Он с любопытством посмотрел на неё.
— У тебя кто-то есть?
— Нет.
— Я тебе настолько противен?
— Нет.
— Другие слова знаешь?
— Да.
— Отлично.
Саша вновь смотрела на море. Становилось почти темно, а ему ещё обратно плыть. Сашу это беспокоило, а он так и продолжал сидеть. Легко прикоснулся к её подбородку, заставив смотреть в его лицо.
— Саша, всё настолько плохо? У меня ни единого шанса?
— Ни единого, Дамир Азатович.
Его лицо потемнело, он отвернулся.
— Ясно.
— Спокойной ночи, Дамир Азатович, — Саша поднялась и торопливо пошла в сторону корпуса.
Дамир продолжал сидеть, глядя перед собой, даже головы не повернул. Иначе бы он заметил, что, пройдя несколько шагов, Саша перешла на бег. Если бы она не убежала так быстро, то повернула бы назад, к нему.