Настанет день
Шрифт:
— Я уже засветился.
Эдди хлопнул по столу.
Дэнни откинулся в кресле. Он никогда не видел, чтобы Эдди Маккенна прилюдно утрачивал свое обманчивое хладнокровие.
— Если твоя фотография попадет в газеты, после этого обсуждения с комиссаром… с мэром… Ты хоть задумывался, что это будет означать для моегорасследования? Я больше не смогу задействовать тебя, потому что Даниэль Санте станет Эйденом Коглином, представителем БК. Мне нужен список адресатов Фраины.
Дэнни смотрел через столик на этого человека, которого знал всю жизнь и в котором теперь открыл нечто новое для себя. Он всегда подозревал, что это таится где-то внутри, но ни разу не видел, чтобы оно прорывалось наружу.
— Зачем тебе эти списки адресатов, Эдди? Мы же ищем доказательства, что разрабатываются планы майского восстания.
— Ищем и то и другое, — ответил Маккенна. — Добудь мне этот список, пока твою физиономию не напечатали во всю первую полосу. Можешь это сделать для своего дядюшки, дружок? — Он поднялся, вышел из кабинки, влез в пальто, бросил на столик несколько монет: — Вроде бы как раз.
— Мы же только пришли, — удивился Дэнни.
Лицо Эдди снова приняло привычное выражение, веселое и ласковое.
— У меня дела в Брайтоне.
— В Брайтоне?
Эдди кивнул:
— На скотобазе. Терпеть не могу это место.
Дэнни проводил его до двери:
— Ты теперь вяжешь коров, Эдди?
— Цветных. Черномазые совсем ополоумели и встречаются после работы, чтобы обсуждать свои права. Не верится, а? Куда это заведет? Не успеешь оглянуться, раскосые начнут арестовывать наше белье, которое мы им отдали в стирку.
Водитель Маккенны подвел к тротуару черный «гудзон».
— Тебя подвезти? — спросил Эдди.
— Я пройдусь.
— Правильно. Заодно и протрезвеешь, — одобрил Маккенна. — Кстати, у тебя нет знакомых по фамилии Финн? — Лицо у Эдди было открытое, беспечное.
Дэнни и на своем лице сохранил такое же выражение.
— В Брайтоне?
Эдди нахмурился:
— Я тебе сказал, что еду в Брайтон охотиться на черных. По-твоему, Финн — подходящее имя для негра?
— Скорее для ирландца.
— Вот именно. Знаешь таких?
— Никого. А что?
— Просто спросил, — ответил Эдди. — Уверен, что не знаешь?
— Я же говорю, Эдди. — Он поднял воротник: ветер был сильный. — Никого такого.
Эдди кивнул и протянул руку к дверце.
— Чем он занимается? — поинтересовался Дэнни.
— А?
— Этот твой Финн, которого ты ищешь, что он делает? — поинтересовался Дэнни.
Маккенна долго смотрел ему в лицо, не говоря ни слова.
— Спокойной ночи, Дэн, — наконец произнес он.
— Спокойной, Эдди.
Машина Эдди укатила по Бикон-стрит, и Дэнни подумал, не позвонить ли Норе из гостиничного вестибюля. Дать ей знать, что Маккенна вынюхивает что-то, касающееся ее жизни. Но потом он представил ее с Коннором, как она держит его за руку, целует его, а может быть, сидит у него на коленях, когда никто в доме не видит, — и решил, что в этом мире Финнов много. А половина из них — или в Ирландии, или в Бостоне. В конце концов, Маккенна мог иметь в виду любого из них. Кого угодно.
Глава шестнадцатая
Первое, чем Лютеру следовало заняться в доме на Шомат-авеню, это сделать так, чтоб непогода этому строению была нипочем. Получалось, начинать надо с крыши. Сущая шиферная красавица сильно пострадала от ударов судьбы и отсутствия заботы.
Как-то раз, в погожее холодное утречко, Лютер работал на коньке, в воздухе пахло заводским дымом, а небо было ясное и синее-синее. Он собрал обломки шифера, которые пожарники в свое время скинули в желоба баграми, и добавил их к тем, которые подобрал с пола. Ободрал с крыши прогнившую или обгоревшую деревянную обшивку, заменил ее новой, дубовой, и покрыл ее спасенными кусками шифера, а когда те кончились, стал брать шифер, который миссис Жидро как-то исхитрилась добыть у одной кливлендской фирмы. Он начал в субботу, на рассвете, а закончил в воскресенье, уже перед самым вечером. Сидя на крыше, весь скользкий от пота, в такую-то холодину, он вытер лоб и глянул вверх, в чистое небо. Потом стал смотреть на город, который раскинулся вокруг. В воздухе пахло близкими сумерками, хотя никаких зримых признаков их наступления его глаз не улавливал. И надо сказать, мало было запахов, которые бы он вдыхал с большим удовольствием.
В будни у Лютера складывалось такое расписание, что к тому времени, как семья усаживалась обедать, он, накрыв на стол и успев помочь Норе с готовкой, уже уходил. Но воскресные обеды считались главным событием всего дня. Чем-то они Лютеру порой напоминали трапезы у тети Марты и дяди Джеймса. Он подметил, что утренние походы в церковь и праздничность обстановки пробуждали и в белых и в неграх потребность проповедовать.
Иногда, подавая напитки в капитанском кабинете, он чувствовал, что хозяйские гости словно читают наставления ему. Он ловил взгляды, которые бросал на него один из капитановых коллег, разглагольствуя о научно доказанном интеллектуальном неравенстве рас или еще какой-то хрени, обсуждать которую хватает времени только у отъявленных лентяев.
Меньше всех говорил, но больше всех сверкал глазами как раз тот, о ком в своем письме предупреждал Эйвери Уоллис: лейтенант Эдди Маккенна, правая рука капитана. Толстый, то и дело сопящий, а улыбка — что ясное солнышко, эдакий громогласный живчик, из тех, которым, как считал Лютер, доверять нельзя. Такие всегда поглубже прячут неулыбчивую часть себя, и прячут так глубоко, что она делается все голодней, как медведь в спячке, а потом вылезает из берлоги, и уж тогда держись.
Из всех, кто собирался по воскресеньям у капитана в кабинете — а состав их всякую неделю менялся, — больше всего обращал внимание на Лютера как раз Маккенна. Поначалу могло показаться, что этот самый Маккенна к нему относится вполне по-доброму. Всегда благодарит, когда Лютер подносит ему питье или наполняет опустевшую рюмку, в то время как остальные принимают его услуги как должное и вообще редко показывают, что его замечают. Войдя в кабинет, Маккенна обычно расспрашивал Лютера о здоровье, о том, как он провел неделю, как приспосабливается к холодной погоде. «Если тебе понадобится еще одно пальто, сынок, так ты сразу дай нам знать. У нас всегда есть ненужные запасные шинели в участке. Хоть и не могу обещать, что они так уж благоухают». И хлопал по спине.
Похоже, он считал, что Лютер с Юга, и Лютеру не хотелось разрушать это его впечатление, пока однажды тема не всплыла на одном воскресном обеде.
— Кентукки? — спросил Маккенна.
Сначала Лютер не понял, что обращаются к нему. Он стоял у буфета, насыпая кусочки сахара в вазочку.
— По-моему, город Луисвилл. Я угадал? — Маккенна посмотрел прямо на него, отправляя в рот кусок свиной отбивной.
— Вы про то, где я вырос, сэр?
Глаза у Маккенны блеснули.