Наставница королевы
Шрифт:
— Как сегодня дождливо и ветрено! — зябко передернула плечами Елизавета; мы все собрались в гостиной. — Всюду в доме холодно и сыро, меня пробирает до костей.
Я пощупала ей лоб — не появился ли жар? Да нет, лоб не горячий.
— Когда ветер завывает, прямо как баньши, это может предвещать морозную зиму, но здесь нам будет тепло и спокойно — во всяком случае, я молюсь о том, чтобы все было именно так, — успокоила я принцессу, и мы уселись в тесном кругу, каждый на привычное место.
Всякий день, ближе к вечеру, перед ужином, мы собирались у камина и по очереди читали вслух или обсуждали все на свете: греческие трагедии,
К сожалению, Тайный совет до сих пор не отозвал супругов Тирвитт; они оба бродили по дому, всюду заглядывали, но мы чаще всего делали вид, будто не замечаем их. Мы ведь не занимались ничем неподобающим — во всяком случае, открыто.
Если Уорик и держал их здесь — а может, и кого другого — в качестве своих соглядатаев (не сомневаюсь, что именно в таком качестве Тирвитты служили Сомерсету до его падения), я не придавала этому большого значения. Наконец-то я чувствовала себя в безопасности, радовалась жизни — хотя Джон нет-нет да и отвозил тайком письма от принцессы к Сесилу и его послания к ней. Впрочем, он и сам время от времени являлся, якобы проездом, в родовое имение близ Стэмфорда в графстве Нортгемптоншир — он как раз перестраивал там свой дом.
Тем вечером за окнами свистел холодный ветер, а я сидела и с гордостью слушала, как моя девочка развивает мысль о том, что последователи Господа нашего Иисуса должны обращать свои молитвы непосредственно к Нему, а не к целому сонму — да, она умела к месту употреблять высокие слова — так называемых святых или к Деве Марии.
— И все же я могу понять, почему образ ее высоко чтится, — признала Елизавета. — Все эти идеализированные статуи и живописные иконы служат мощным орудием влияния на настроения верующих, позволяют направлять их в нужное русло.
В свои восемнадцать лет Елизавета Тюдор была удивительно красивой девушкой, хоть и, верная своему решению, продолжала одеваться довольно строго. Даже в Хэтфилде она ходила в простых платьях, а ярко-рыжие волосы прятала под скромными шапочками. Брови и ресницы у нее были очень светлыми, благодаря чему резче выделялись болейновские пронзительные темные глаза и доставшийся от отца нос с горбинкой. Ребенок превратился в прекрасную девушку, и телесные формы уже не уступали рано развившемуся уму.
Припоминаю, что именно в тот самый день, 18 октября 1551 года, к нам приехал Сесил с несколькими слугами и беспощадно вернул меня из уютного тепла зимних посиделок у камина к суровой и холодной действительности.
— Я выйду с ним поздороваться! — решила Елизавета, когда лакей доложил о приезде Сесила.
Я поднялась вслед за ней. К сожалению, леди Тирвитт тоже вскочила на ноги.
— Однако, — сказала она, —
— Следует ли из этого, что я снова должна написать графу Уорику о том, как сильно вы желаете оказаться в Лондоне, а не здесь? — осадила ее Елизавета, закутываясь в шаль, и кивнула мне, чтобы я ее сопровождала.
Джон захлопнул географический атлас, который просматривал, и вышел вместе с нами. В последнее время его захватила мечта побывать в Италии. Ее высочество, правда, не готова была отпустить его, а я уж тем более. Елизавета сделала Джона своим личным секретарем и доверяла ему куда больше, чем полагали Тирвитты. Они просматривали всю официальную переписку Елизаветы с ее царственным братом, а также с Сесилом, но не подозревали, что Джон отвозит Сесилу еще и другие письма и привозит его ответы, спрятав их в седло, сделанное на заказ. Нередко Джон исполнял и обязанности телохранителя ее высочества, хотя мы обычно обставляли это так, будто он идет вместе со мной, а я сопровождаю принцессу.
Несмотря на яростные порывы ветра, мы с Елизаветой и Джоном сумели пройти через двор и добраться до Сесила, когда он только начал распаковывать свои переметные сумы.
— Господин Сесил! — приветствовала принцесса гостя, пока Тирвитты спешили догнать нас, наспех приказав лакею принести им плащи. (Однажды, помню, леди Тирвитт вышла, неся в руках свой плащ. Елизавета поблагодарила ее за любезность и забрала плащ себе, принудив тем самым леди сбегать в дом за другим плащом, а принцесса тем временем выслушала конфиденциальные новости, привезенные Сесилом, и его советы.)
Но в тот день он напугал всех нас, ибо только мы и могли расслышать то, что он сообщил шепотом на пронизывающем ветру (правда, Джон сумел поставить вокруг нас живой, бьющий копытами и храпящий «забор» из четырех лошадей).
— Нет сомнений в том, что Сомерсет вот-вот последует за своим братом Томом — из камеры в Тауэре на плаху, — произнес Сесил ровным голосом, склонившись перед Елизаветой, которая поспешно приказала ему выпрямиться. — Меня только что посвятили в рыцари, чтобы обеспечить мою лояльность, а короля Уорик убедил даровать ему титул герцога Нортумберленда [68] .
68
В тексте немного смещена хронология событий: Дадли получил титул герцога 11 октября, приказ об аресте Сомерсета был отдан 18 октября, а 24 октября начался судебный процесс. Следовательно, в Хэтфилде еще не могли знать об аресте бывшего протектора.
— Даже так? — прошептала Елизавета. — Он осмеливается присваивать себе герцогство, принадлежавшее могущественным Перси? Я опасалась того, что его манера держаться со всеми приветливо — не более чем маска, теперь же боюсь за своего брата, который его обожает. А Сомерсета обвиняют в государственной измене?
— Да, — ответил ей Сесил, и тут Тирвитты наконец сумели пробраться к нам.
Елизавета повернулась к ним спиной, взяла Сесила под руку, сделав вид, что показывает ему, сколько листьев устлало землю; они шумно раздвигали эти листья ногами.