Настенька и медведь
Шрифт:
– Возьми-ка.
Камера переместилась на шею Стасе, повиснув рядом с биноклем. Внезапно на талии оказались обе мужские ладони, и она очень быстро переместилась на маленькую площадку в развилке ствола. Беринг подчеркнуто-осторожно, словно фарфоровую статуэтку поставил девушку на ноги, спустился на землю и сдернул ее, даже пискнуть она не успела.
Снова он был так близко, держа ее в своих больших руках. Щеки снова залила краска, дыхание сбилось. Да что с ней такое?
– Вы не ответили.
– Это только ее маленький штрих. Момент, секунда. Понравилось?
– Очень!
И так убедительно и горячо прозвучало ее это детское: “Очень!”, что Влад рассмеялся.
К машине шли молча, Беринг думал о чем-то, а у Насти перед глазами все плясали прекрасные выдры. И эта “анчутка” – то ли жаба с крыльями то ли чешуйчатый какой летун. И руки на теле, там, где они были недавно, всё еще обжигали. Непонятно и даже страшно – она ведь его совсем не знает, этого большого и загадочного мужчину, а в какую-то там судьбу и любовь с первого взгляда Настя не верила. Это в тринадцать можно за день влюбиться в пару-тройку парней, а в двадцать один – невозможно. Так почему же она так реагирует?
У самой машины, уложив камеру и бинокль в чехлы багажника, Беринг вдруг задумался, смотря на холмы.
– Влад, а мы вообще где? Нет, я понимаю, что Сибирь и все такое, но вот где именно? Как это место называется?
Он вдруг замер, удивленно глядя на неё. Что она не так сделала?
– Сибирь? – переспросил он. – А почему Сибирь?
– А что, нет? Лес же, тайга… и ехали мы на восток.
Он вдруг рассмеялся, весело фыркая, и вытирая вдруг проступившие слезы.
– Настенька, а что у тебя по географии в школе было?
– Четверка.
А вот это обидно. Она даже насупилась.
– А! Точно, прости. Я как-то забыл, что для рядовых обывателей все, что восточнее сто километров от дома – сплошная Сибирь. Но мы не в этой прекрасной части страны, мы сейчас в Белогорье. И ехали – не на восток, это к слову.
Настя обиженно поджала губы и отвернулась. Ишь… шутник! Ну и сказал бы, что информация закрытая, а издеваться зачем?
– Эй, ты чего, расстроилась что ли? Так хотела в Сибирь?
– Нет, просто… Не ожидала от вас, Влад.
– Чего же? Я думал, моя репутация как предсказуемого человека, навеки подмочена.
– Шуточек этих дурацких от вас. Белогория, точно. Как в сказочке. В фильме вон про последнего богатыря. Или у Семёновой в «Волкодаве». Очень смешно. Вы ещё скажите, что мы в параллельном мире… да что вы смеётесь-то надо мной? Если секрет – так и скажите.
– Для начала ты перестанешь мне выкать. А то мне постоянно кажется, что меня много, и за всех этих Берингов непутевых я тоже в ответе.
Она улыбнулась. Застенчиво так, как ребенок, и Беринг впервые увидел на щеках ее ямочки. И вообще – вот такую улыбку. Захотелось погладить по голове и вручить шоколадку.
– Я постараюсь. Вы… ты просто такой большой, что мне иногда тоже кажется, что вас много.
Как он так вот смеется? Одними почти что глазами, но хочется хохотать и дурачиться рядом.
– А насчет Белогорья… Спасибо, конечно, всем этим деятелем за рекламу, но вообще-то – у нас заповедник. Старейший в России биосферный заповедник, и я тут работаю вовсе не егерем.
Как, откуда? Ну конечно, Валька, придурок, все выложил. Ох, а ведь Настя сначала хотела у Беринга спросить, о чем можно рассказывать, а о чем нет. А теперь тень, мельком отразившаяся на его лице, ничего хорошего для Настасьи не предвещала.
– Я биоэколог, зоолог, зоогеограф и…– видя священный ужас на Настином личике, он запнулся и пробормотал что-то еще неразборчивое. Настя разобрала только про “старшего научного сотрудника". – Скажи, Настенька, а ты действительно меня не погуглила? Вот серьезно?
А так можно было? Ох, ну и тупица же ты, “Настенька”! А ведь Беринг же говорил, что человек он публичный. Ничего, у них дома есть связь и она обязательно еще все о нем прочитает.
Видимо, работа мысли так явственно проступала на женском лице, что Беринг снова весело хмыкнул.
Молча села в машину, не дождавшись поддержки. Ей было стыдно зачем-то. Особенно снова себе признаваться: прикосновения этих рук она очень хотела.
Всю дорогу ехали молча. Уже ближе к дому Настю буквально пронзила внезапная мысль: “Как там дети? Наверное, таких малых детей не стоило оставлять одних в новом доме, напичканном техникой и всякими ценностями. Божечки, а на месте ли дом?”
Будто бы угадав ее мысли, Беринг проворчал:
– Ваню я проинструктировал насчет техники безопасности. К тому же не забывай, эти дети давно уже живут своей жизнью и решают совершенно несвойственные им задачи. Им пришлось повзрослеть.
Она очень надеется.
Дом встретил изумительным запахом земляники, топящейся печкой и группой юных хозяев, сидящих за круглым столом вокруг трехлитровой банки с вареньем (судя по виду и запаху) и миской печенья. Стол был заляпан сладкими пятнами (хотя, основная их часть оказалась на детях), лица всех троих покрывались натуральными сладкими масками. Но все были счастливы, абсолютно.
– Так, и кто тут ужина не дождался? Это что тут такое?
Пока Стася думала, что и сказать, вошедший следом Беринг отодвинул ее аккуратно и сделал вид самый свирепый.
– Иван, ты оставлен был старшим. Я слушаю.
Ванька так даже стал меньше ростом, но смотрел вызывающе.
– Вы голодными нас оставили! И я… Пока вы там шуры-муры крутили, как мог – накормил.
– За обсуждение личной жизни старших – два дня чистишь крыльцо по утрам. Щеткой и веником.
– Да в жизни не буду, нашли дурака!
– Три дня. Еще слово, и месяц без всяких маршрутов. Только школа, уроки и дом. Есть вопросы?
Вопросов у парня было много. И возражений достаточно. Но глядя в совершенно спокойные глаза Беринга, Ваня отчетливо понимал – спорить с ним бесполезно. Тот ни чуточки даже не злился.