Настоящая любовь
Шрифт:
Марджед почувствовала, что сердце забилось быстрее от этого глупого ритуала, который в эту минуту почему-то не казался таким уж глупым.
А затем Ребекка опустил руки, и все начали спускаться с открытого холма, на котором собрались. Направились к дороге и заставе, не видимой в темноте. Ночь была такой темной, что даже нельзя было разглядеть, куда ступает нога. Лошади впереди и сотни мужчин вокруг были для Марджед лишь слабой тенью в темноте, скорее ощутимой, чем видимой. Единственное, что можно было хоть как-то разглядеть, – белое одеяние Ребекки. Марджед не отрывала от него
Кто это был? Кто-то из соседней долины, из другой деревни. Даже если бы она увидела его лицо или услышала его имя, вряд ли они были бы ей знакомы. Она точно знала, что он не из мест по соседству от Глиндери. Во-первых, он шел не с ними. Во-вторых, она узнала бы мужчину такого представительного вида под любой маской, если бы была знакома с ним раньше. Трудно поверить, что в повседневной жизни он, должно быть, фермер или торговец. А может быть, адвокат. Она знала, что нескольких человек, арестованных за участие в бунтах Ребекки, защищали такие умелые адвокаты, что пока еще ни одного не осудили. Ходили слухи, что эти адвокаты тоже сторонники Ребекки. Возможно, один из них и есть Ребекка. Он говорил по-валлийски так, как разговаривал бы образованный человек.
Внезапно они оказались на дороге и пошли по ней. Марджед почувствовала под ногами твердую почву. Темная тень впереди вдруг превратилась в четкие линии заставы поперек дороги и приземистого домишки рядом.
Лошади остановились, толпа сомкнулась позади них. Марджед оказалась в первых рядах. Наступила зловещая тишина. И тут Ребекка вновь поднял обе руки.
В эту секунду появился свет. Тоненький лучик, но и его хватило, чтобы он больно резанул по глазам людей, несколько часов пребывающих в почти полной темноте. Дверь сторожки приоткрылась, и оттуда вышли мужчина и женщина, вцепившись друг в друга. Мужчина держал зажженный фонарь. В его свете Марджед разглядела, что оба напуганы до смерти.
И тут реальность всего происходящего больно ударила ее. То, что они делали, то, что собирались сделать, внезапно приобрело человеческое лицо. И опасность оказалась такой очевидной, что Марджед почудилось, будто она не сможет успокоить дыхание и сердце никогда не будет биться ровно. Вокруг нее собралось несколько сотен мужчин, озлобленных так же, как и она. Мужчин, которым, возможно, был нужен козел отпущения. Хватило бы одной искры, чтобы вспыхнуло пламя насилия и мести. Там, на холмах, Ребекка проявил себя как властный командир, но настоящая проверка начиналась сейчас. В эту минуту.
Ребекка заговорил тем же тихим, ясным голосом, что и прежде. Смотрителя заставы и его жену он как будто не видел.
– Дочери мои, – сказал Ребекка, – на моем пути какая-то преграда. Что это?
Ему ответил Алед:
– Как будто застава на дороге, мать.
– Но зачем она здесь? Я хочу проехать с моими детьми, но не могу.
Марджед узнала ритуал, о котором слышала. В действительности он оказался гораздо более устрашающим, чем по рассказам.
– Она здесь для того, чтобы останавливать таких путешественников, как мы с тобой, мать, – продолжал Алед. – Она здесь для того, чтобы вытягивать деньги из нас, деньги, которые мы уже заплатили землевладельцам в виде ренты,
– Она здесь для того, чтобы сделать нас нищими и вытеснить с нашей земли, мать, в работный дом, – подхватила другая «дочь».
– Она здесь для того, чтобы доказать нам: мы, валлийцы, не свободны в собственной стране, мать, – продолжила третья.
Тут заговорила четвертая:
– Хочешь, мы разрушим ее для тебя, мать?
Марджед почувствовала, как толпа вокруг нее зашевелилась, мужчины крепче обхватили дубинки, ломы и топоры, готовые броситься вперед. Но Ребекка пока не опустил рук.
– Немного погодя, дочери мои, – сказал он. – Мы не станем спешить. – Впервые Ребекка взглянул на смотрителя и его жену. – Это ваш дом, друзья мои? – спросил он спокойно и вежливо.
Смотритель встрепенулся.
– Вам это так не пройдет, – сказал он. – Здесь распоряжаются влиятельные люди – граф Уиверн, сэр Гектор Уэбб, мистер Морис Митчелл. Вас поймают и накажут.
– Наш спор не с вами или вашей почтенной женой, и мы не посягаем на ваши личные вещи, – сказал Ребекка. – Мои дети нетерпеливы, но они послушают свою мать. Они подождут десять минут, пока вы будете выносить из дома свои личные веши. Отправляйтесь в ближайшее селение и найдите себе кров. Десять минут.
Мужчина сделал шаг вперед, видимо, готовясь отразить удар целой армии. Но жена дернула его за рукав и потянула к дому.
– Даже не пытайся, дуралей, – сказала она. – Поспешим лучше отсюда, Дей.
Наблюдая за Ребеккой со спины, Марджед подумала несколько минут спустя, что руки у него, должно быть, затекли. Они были все еще подняты и разведены в стороны. Он выглядел как статуя ангела мести. То, как он подчинял себе толпу, было поразительно. Марджед чувствовала, как вокруг нее растет напряжение, люди рвались сделать то, ради чего сюда пришли. Но все же никто не шевельнулся, а если кто и разговаривал, то шепотом.
Смотритель и его жена, нагруженные вещами, вышли из дома даже раньше срока. Женщина побрела, спотыкаясь, в темноту, но ее муж остановился и злобно посмотрел на Ребекку.
– У жены остался там дубовый сундук, – сказал он. – Слишком тяжел для нас, чтобы его унести. Я не забуду вам этого до конца своей жизни. – Сказал и сплюнул в грязь под ногами.
Ребекка, однако, сохранил учтивость.
– Шарлотта, дочь моя, – обратился он к Аледу, – выбери двоих из моих детей, кто пришел сюда пешим, будь добра, и пусть они осторожно отнесут дубовый сундук этой почтенной женщины подальше от дома.
Алед повернулся и сделать знак братьям Оуэн. Те поспешили в дом выполнять приказ Ребекки.
– А теперь, дети мои, – заговорил Ребекка слегка повысив голос, когда все было сделано, – вы разрушите эту преграду на дороге и дом рядом с ней. – Он рывком опустил руки.
И тогда наконец поднялся шум, толпа в две с лишним сотни человек кинулась на дом и ворота. Марджед побежала со всеми, подняв дубинку, которую несла всю дорогу.
«Это за тебя, Юрвин, дорогой, – подумала она, ударяя по верхней перекладине ворот. – Это за тебя. А этот удар по нему. Ради тебя я никогда не перестану ненавидеть его».