Настоящая жизнь
Шрифт:
– Что в силе? – спросил Винсент.
– Теннис, – ответили они хором. Винсент хмыкнул.
– Можно было и не спрашивать.
Коул поцеловал его в нос. Миллер с треском открыл контейнер с начос. Уоллас под столом так крепко стиснул руки, что хрустнули пальцы.
– Я, может, слегка опоздаю, – сказал Коул.
– Ничего. Мне все равно еще нужно будет немного поработать.
Немного – это мягко сказано. Уолласу от одной мысли становилось дурно. Столько сил потрачено впустую. И столько же еще придется потратить, чтобы все исправить,
– А я как раз поэтому и опоздаю, – рассмеялся Коул. Уоллас открыл глаза. Во рту стоял металлический привкус – не крови или меди, скорее, какой-то серебряный.
– Разве ты завтра работаешь? – спросил Винсент. – У нас вообще-то планы были, а ты собрался работать?
– Я недолго.
– Завтра же суббота.
– А сегодня пятница. А вчера был четверг. Это всего лишь день недели. А то – работа.
– Я по выходным не работаю.
– Ну и что теперь? Медаль тебе выдать? – из голоса Коула брызнула злоба.
– Нет, медаль мне не нужна. Но хотелось бы хоть раз за лето провести выходные со своим парнем. Уж прости меня за это!
– Ну сейчас-то мы вместе, разве нет? Я тут. И ты тут. Мы все тут. Тут мы.
– Ну охуеть ты наблюдательный.
– Так, может, попробуем словить кайф от последних летних денечков?
– А, так ты заметил, что лето заканчивается? Потрясающе.
– Начинается новый учебный год, – осторожно вставил Ингве. – Ты ведь в курсе, что это значит.
– Новый год – новые данные, – хором сказали Коул и Ингве, воодушевленно блестя глазами. Уоллас хихикнул. На секунду он забыл о себе, вдохновленный их оптимизмом, верой в то, что все возможно. Новый год – новые данные. Сам он в это не верил. Это было просто присловье. Способ самоуспокоения. Уоллас постучал костяшками пальцев по столу.
– Постучим по дереву.
– Господи, – фыркнул Винсент.
– Эй, брось, – Коул попытался обнять его за плечи, но Винсент отпихнул его. Шваркнул на стол стаканчик с мороженым, и то, плеснув через край, расползлось по столешнице. Белая, теплая, как слюна, капля приземлилась Уолласу на запястье.
– Интересно, что бы вы делали, если бы у вас не было возможности учиться? Если бы вам пришлось вкалывать, как всем остальным? – не унимался Винсент. Он обвел взглядом собравшихся за столом. Миллер вскинул брови. Ингве слегка покраснел. Уоллас отщипнул уголок от салфетки Коула и вытер запястье.
– Вкалывать? Прости, но ты в финансах работаешь. Не прибедняйся, – отозвался Коул.
– Я и не прибедняюсь. Я просто спрашиваю, что бы вы делали, если бы вам пришлось самим о себе заботиться? Принимать решения? Строить гребаные планы на будущее? Да вы бы просто пропали.
– Хочешь сказать, я не строю планов? А
– Это я купил мебель. Пока я сюда не переехал, ты жил на кампусе вот с этими двумя, – рявкнул Винсент, кивнув на Ингве и Миллера, стоически выдержавших его взгляд. – Вместо тумбочек у вас были накрытые фанерками ведра. Господи Иисусе. Ты в мебели ни хрена не разбираешься. Как и в том, как найти настоящую работу, заплатить налоги, получить медицинскую страховку. У нас даже настоящего отпуска ни разу не было. Пять дней в Индиане – ну офигеть просто. Предел мечтаний.
– А прошлым летом мы были у твоих родителей в Миссисипи, разве нет?
– Да, Коул, но твоя родня не выносит геев. Вот в чем разница.
Уоллас рассмеялся и тут же захлопнул рот. Ему снова стало неловко от того, что такая интимная сцена разыгрывается у него на глазах. И все же он не мог заставить себя отвернуться. Поначалу Винсент и Коул, улыбаясь, беззлобно подначивали друг друга, теперь же оба явно распалились. Они отодвинулись друг от друга. Скамейка под ними зашаталась, стол накренился, и еда поползла к краю. Миллер успел подхватить контейнер с начос, пока тот не шлепнулся на землю.
– Миссисипи, – улыбнувшись, пояснил Коул Уолласу. – Ты-то представляешь себе, что это значит.
– Я из Алабамы, – уточнил тот, но Коул лишь прикрыл глаза.
– Ты понял, что я имею в виду. Невелика разница.
– Положим, я сам из Индианы и все равно считаю, что это ужасно, – вклинился Миллер. – Винсент в чем-то прав.
– Да ты, считай, из Чикаго, – возразил Коул. – Дело не… Просто Винсент ненавидит мою семью.
– Не ненавижу я их. Чудная семейка. Сплошь расисты и гомофобы.
– Расистка из них только моя тетка, – пояснил Коул Уолласу.
– Ага, а его мать сказала, что у них в церковной общине возникло противостояние. Давай, Коул, объясни ребятам, кому же они противостоят.
– В их церковь стала ходить чернокожая семья. Или только раз попыталась прийти. Не знаю… – буркнул Коул, закрыв лицо руками. Шея его стала темно-бордового цвета.
– Так что не говори мне, что они…
– Там, где я рос, черные в одну церковь с белыми не ходили, – вставил Миллер. – По крайней мере, так было, пока я сам не прекратил туда ходить. Что сказать, Индиана.
– Мои родные, конечно, в церковь вообще не ходят, – подхватил Ингве. – И темнокожих у нас в городе нет. Но бабушка с дедушкой их любят. Говорят, шведы – это скандинавские черные.
Уоллас подавился собственной слюной. Ингве поежился и снова принялся жевать тако.
– Короче, я просто хотел сказать, что в жизни есть нечто более важное, чем ваши пипетки и пробирки, – сердито заключил Винсент. – Вы только прикидываетесь взрослыми. А сами знай играете в свои игрушечки.
Коул хотел было что-то ему ответить, но тут Уоллас, неожиданно для самого себя, заговорил: