Настоящая
Шрифт:
Дельфин сразу нырнул. Спустя пару секунд на меня смотрело уже две мордочки. Затрещали и засвистели наперебой. Каждый образ, возникающий в мозгу, имел сразу множество значений.
«Стая/семья рядом. Потерялась/уплыла твоя, но в глубине/в море/в доме есть другие. Плыви с нами».
– Глупышки, – грустно улыбнулась я. Они были хоть и разумны, но совсем как маленькие дети, – я вам не русалка. Мне в глубину нельзя. Я утону.
– Ни-Ки-Ки, – возразил тот, что осмелился приблизиться ко мне первым. Решила так его и называть – Никки. Дельфин опустил голову в воду, подплыл, уперся своим большим резиновым лбом в грудь
В этой песне не было слов, но я понимала ее. Это был поток ассоциаций, чистая эмоция, которая проникала сразу в душу, минуя мозг. Никки пел о том, как он рад, что в этой закрытой бухте много рыбы и быстрых шумящих зверей. Он также поведал и о радости встречи со мной. Я первая смешная двухвостая без ласт, которая умеет говорить с ним. Но я не такая как те, на суше. Они тверже, а я как вода. Настоящая.
Тут я не поняла, что он хотел сказать.
Молодая дельфиниха тут же подхватила песню и поделилась со мной восторгом от того, как она наперегонки плавала с каким-то быстрым катером сегодня рано утром. Я схватила образ из песни и поняла, что это за быстрый твердый зверь носился по бухте – в голове возникла картинка катера.
Протянула руку и погладила ее теплый резиновый бок. Как странно. В мире людей я чужая. Выброшенная на обочину старая пустая кукла, которую никто не хочет замечать. А здесь – своя. Меня понимают, жалеют и хотят помочь.
Они почувствовали мою грусть и поняли. Говорить слова было необязательно. Никки снова спел, что я потеряла свою стаю и теперь живу среди этих странных двухвостых, которые не понимают ни меня, ни дельфинов и вновь позвал в глубину. Он рассказывал, что только там настоящая радость. Что там так много семей, что я точно найду свою.
Тяжело вздохнула и похлопала его по плавнику. То, что я потеряла, точно не найти посреди моря. Вода – моя стихия, это точно. Вон и эти, с лукавыми мордочками, приняли за свою. Это значило, что я, скорее всего, не на Земле. Здесь по суше ходят рептилоиды, а в океане обитают говорящие дельфины. Конечно, я точно не помнила, но почему-то была уверена, что в моем родном мире люди их не понимают.
Никки опять подставил под руку плавник. Я наконец поняла, покрепче обняла его, и мы помчались! Брызги били в лицо, и я с трудом могла вдохнуть, но все равно это был чистый восторг. Дельфин перевернулся на спину, я схватилась сразу за оба плавника и приникла к теплой коже. Никки нырнул вместе со мной и неожиданно выпрыгнул из воды. Мы вместе сделали сальто в воздухе и аккуратно вошли в воду – удара я почти не почувствовала. На проплывающем вдали катере люди приникли к борту и показывали в нашу сторону пальцем. Интересно, что они видят? Двух резвящихся дельфинов или же и русалку вместе с ними?
Никки хотел меня развеселить. Он пел, что нельзя же быть такой невыносимо грустной. Вскоре это ему удалось. Я смеялась и визжала как маленькая девчонка. Мы гоняли по бухте, брызгались в друг друга, ныряли так глубоко, насколько у меня хватало дыхания и даже вместе охотились на медленных и неуклюжих рыб. Он учил меня плавать. Даже не знаю как, но от образов, которые он посылал в мою голову мышцы сами двигались как надо. Тело изгибалось так, как привыкли плавать дельфины. Я уже могла двигаться под водой, даже не шевеля руками!
Очнулась только когда солнце перевалило зенит на начало сползать к темным покрытым лесом горам. Я хотела же город сегодня посмотреть! Похлопала дельфина по боку и попросила отвести к берегу. На сегодня хватит.
Как сошла на сушу, помахала им рукой.
– До завтра! – крикнула, стараясь передать им радость от встречи и ожидание следующей. Мне показалось, что они поняли. Чуть обсохла на солнце, надела платье, вышла на неширокое шоссе и потопала в ту сторону, где на склоне горы было рассыпано множество домов.
С противоположной от моря стороны дорога ограничивалась почти вертикальными светло-бежевыми скалами, с которых на старый асфальт постоянно осыпались мелкие желтоватые камешки. Раздавленные в пыль колесами машин они окрашивали всю дорогу в непривычный бежево-желтый цвет. Прямо дорога из желтого кирпича. Вот только в какой-такой изумрудный город она меня приведет, и будет ли там великий Гудвин, который сможет вернуть меня назад к маме?
Редкие домики пригорода постепенно слились в один ряд, а от шоссе появились ответвления вверх. Скорее всего я уже шла по городу. Шлепала по пустым улицам, разглядывая редких, в основном пожилых, прохожих и закрытые в рабочее время магазины и грустнела с каждой минутой.
Этот город умирал. Чтобы поставить такой диагноз, не нужно было быть крутым специалистом. Все было понятно даже с первого взгляда. Слишком много стариков на улицах и табличек «продается» на окнах домов. Судя по выцветшим краскам, многие из них безнадежно зазывали наивных покупателей уже несколько лет. С изобилием объявлений о продаже могли поспорить только не менее старые надписи о сдаче жилья. Найти дом, в котором просто жили люди, не мечтающие избавиться от своей недвижимости, было нелегкой задачей. Жизнь вливалась сюда на летнее время вместе с толпой отдыхающих, заполнявших сдающиеся посуточно виллы, и затихала после окончания бархатного сезона, когда даже хозяева домов паковали чемоданы и перебирались куда-то за горный хребет.
Когда-то город процветал, и это было заметно, но с тех пор какая-то далекая столица или даже, возможно, что и соседнее государство, прогрызли тоннели, дотянулись до него своими щупальцами дорог, опутали и начали высасывать соки. Теперь здесь обитали только постаревшие женщины и усталые мужчины с потухшим взором.
Немногочисленные дети с радостью заканчивали учиться в полупустых классах, паковали вещи, умилялись прощальным слезам на щеках матери, обещали писать и исчезали насовсем. Их забирала к себе столица, чтобы переварить и через несколько десятилетий выблевать изнеможённых, опустошенных стариков обратно. Те возвращались в свой родной городок «к корням», как, наверное, они говорили. Приходили сюда доживать и умирать. Вместе с ними постепенно погибал и город.
Я как детектив или доктор поняла диагноз по мелким незначительным деталям и симптомам. Мне не встретилось ни одной детской коляски или площадки для игр, не говоря о беременной женщине. Столько домов прошла и не увидела работающей школы или детского сада. Только одно заброшенное здание без окон и перекрытий, очень похожее на то, где полагалось учиться детям. Конечно, какие-то подростки здесь жили – как минимум уже трех я прогнала из своего сарайчика, но их было неприлично мало для такого большого города. Ни одного детского голоса за всю прогулку я так и не услышала.