Настоящее напряженное
Шрифт:
– Чертова чушь, – пробормотал молодой человек.
– Даже миссис Боджли отказалась верить в то, что он убил ее сына.
Совиный взгляд угрожающе нахмурился.
– Тогда что случилось? Он бежал?
– Он исчез. Абсолютно. С тех пор его не видели.
– Ну, продолжайте же, старина! – Внезапно на месте жалкого инвалида-невротика оказался властный молодой офицер.
Джонс вздрогнул, как самый последний новобранец, радуясь такому превращению.
– Это загадка. Он просто исчез. Был объявлен розыск, но о нем с тех пор даже не слышали. Ну конечно, тогда было не до этого – начало войны и все такое.
Все это уже явно не было новостью для Смедли. Он нетерпеливо нахмурился, словно новобранец ему попался тупее обычного.
– Коп сказал тогда, что у него сломана нога.
– Правая нога совсем размозжена.
– Значит, кто-то помог ему? Как иначе?
Джонс пожал плечами:
– Не иначе архангел. Или человек-невидимка. Все это так и осталось неизвестным.
– И вы верите в то, что все это было подстроено? И сейчас? Вы ведь верите в это, Джинджер?
Джонс кивнул, гадая, что скрывается за этой внезапной горячностью. После всего, что прошел этот мальчик, какое ему дело до вины или невиновности школьного приятеля? Почему повидавшего столько смертей так волнует та давняя смерть? Все это случилось три года назад. Все это было в другом мире, в мире, ушедшем навсегда, расстрелянном в грязи Фландрии.
После минутной вспышки Смедли, казалось, обессилел. Он облокотился на колени, потянулся за сигаретой пустым рукавом и чертыхнулся сквозь зубы.
Джонс ждал, хоть ему и пора было скоро на автобус, если, конечно, он хотел добраться до постели сегодня. А постели ему не видать, если он не выберется из города. Найти ночлег в Лондоне в те дни было невозможно.
– Почему?
– Не знаю, – пробормотал Смедли. Казалось, он занят подсчетом окурков, валявшихся у его ног.
Что за чушь! Должен же человек снять груз, гнетущий его душу. Ладно, в конце концов не за этим ли Джонс приехал? Он скрестил ноги и сел поудобнее, приготовившись ждать. Ему и раньше приходилось спать на лавках в станционных залах ожидания. Поспит и еще.
– Они называют это контузией, – произнес его собеседник, обращаясь к блюдцам на подносе, медленно, словно выдавливая из себя слова. – Боевой шок. Расстройство психики. Слезы, понимаете? Тик на лице? Зрительные галлюцинации?
– Может быть. А может быть, и нет. Надо же верить во что-то.
– Здесь полно парней куда тяжелее меня, поймите. – Смедли ткнул пальцем за левое плечо. – Эту палату называют моргом. Западное крыло. Некоторые не помнят, кто они. Или им кажется, что они не иначе как чертов герцог Веллингтон. Все симулянты и мошенники.
– Сильно в этом сомневаюсь.
Смедли поднял глаза, и лицо его жалко исказилось. Сердце Джонса начало колотиться оглушительнее всех орудий на Западном фронте.
– Ну и что?
– Есть там один, которого называют Джон Третий. У них есть и Джон Второй, а раньше был еще и Джон Первый. Имя и звание неизвестны. Не говорит. Не может или не хочет сказать, кто он или какой части.
Джонс глубоко вдохнул холодный вечерний воздух.
– Я и забыл, какие у него голубые глаза, – прошептал Смедли.
– О Господи!
– В жизни не видел глаз голубее.
– Он… Он ранен? В смысле физически?
– Ничего серьезного. Небольшой ожог газом или что-то в этом роде. – Смедли покачал головой. Его настроение снова резко изменилось – он выпрямился и рассмеялся. – Боюсь, мне это только показалось.
– Давайте считать, что не показалось, хорошо? Вы с ним говорили?
– Нет. Он был с санитаром. Его прогуливали. Водили вокруг лужайки, как собаку. Я подошел. Он смотрел сквозь меня. Я попросил у его санитара прикурить. Поблагодарил и отошел.
Ну конечно же, Экзетер должен был записаться добровольцем сразу же, как только зажила его нога. Невозможно представить себе ничего другого. Под вымышленным именем… Сложно, но возможно…
– Вам надо знать еще одно, – выдавил из себя Смедли. – На вид он не постарел ни на день, с тех пор как мы три года назад расстались на вокзале Виктории. Поневоле приходится признать, что я контужен сильнее, чем думал, вам не кажется? Если уж такое мерещится?
– С вами все в порядке, старина, – резко возразил Джонс. – Но Экзетер? Амнезия? Он утратил память?
Глаз Смедли снова начал дергаться. Он бросил сигарету и раздавил ее каблуком.
– О нет! Нет, нет, старина, с этим все в порядке. Он сразу же узнал меня. Он побелел как полотно, а потом просто уставился вдаль. Поэтому я и не стал заговаривать с ним. Пришлось поболтать с санитаром, пока Экзетер не пришел в себя, а потом уйти, не оглядываясь.
– Так он притворяется?
– Несомненно. Если только все это мне не померещилось.
– Вам это не померещилось!
– Ох, я бы не утверждал наверняка!
– Не валяйте дурака! – буркнул Джонс. – У вас были другие галлюцинации?
– Нет.
– Значит, и это не галлюцинация. Он не может открыть свое имя, чтобы не попасть под суд за преступление, которого не совершал!
Глаз задергался быстрее.
– Тогда ему стоит найти себе имя, и побыстрее, мистер Джонс! Как можно быстрее! Я поспрашивал немного, – теперь дергалась уже вся щека, – его нашли на передовой при весьма загадочных обстоятельствах. Ни формы, ни документов – ничего. Они думают, что он немецкий шп-п-пион!
– Что?
– П-п-пока это т-только версия. – Теперь Смедли с трудом контролировал движения своих губ. – Значит, у него теперь выбор – расстрел или п-п-повешение, ясно?
– Боже мой!
– Что, черт побери, нам делать, а, Джинджер? Как нам ему помочь? – Смедли уткнулся лицом в пустой рукав. Он снова заплакал.
Часть вторая
Белые – ход конем
3
Стоило сестре повернуться спиной, как Смедли тут же выплюнул снотворную таблетку. Когда свет погасили, он аккуратно спрятал ее под подушку. Позже она еще пригодится. Он перевернулся на спину и приготовился ждать.