Настоящие сказки
Шрифт:
Мало того, всем инвалидам было предписано жить за городом в особых домах (для их же безопасности) — ибо, завидев однорукого или одноногого, а также слепого, кто угодно мог приволочь его на казнь, крича: «вор, вор» поскольку если у человека не хватает руки или еще чего-нибудь, вполне вероятно, что это бывший уже наказанный преступник, и на него можно было взвалить вину за кражу, никто и не проверял, даже платили премию и отдавали квартиру казненного тому, кто поймал.
Так что за инвалидами в случае нужды тоже охотились.
Народ заговорил о твердой руке.
А Королева раз в неделю посещала свой любимый Дом скорби, оставалась в отдаленном помещении недолго и в прекрасном расположении духа ехала сразу же на площадь Казней, чтобы явиться перед камерами телевидения в лучшем виде.
Всюду при этом ее сопровождал Второй, молодой мужчина с приятной внешностью, немного капризный по виду.
А Первый все это время как раз и сидел в Доме скорби и сидел именно там, в отдаленном коридоре, в одной клетке со Злодеем.
Так придумала Королева.
И каждый раз она громко смеялась, видя, как тянется к Первому Злодей, но цепь не пускает ею на каких-то десять сантиметров, а сам Первый прикован к решетке за обе руки.
Первый стоял уже многие месяцы, ноги его распухли, и только когда Злодей ненадолго засыпал, Первый мог хотя бы присесть на пол и тоже поспать — но Злодея мучила бессонница, и Первому приходилось туго.
Королева каждый раз просто стонала от смеха, видя, как Злодей натягивает тонкую цепочку и шарит в воздухе руками в десяти сантиметрах от рубашки Первого.
Иногда Королева развлекалась по-другому: она давала послушать Первому голоса ею плачущих детей по радиотелефону — дети тихо пищали и просили прощения у кого-то невидимого, маленький просил хлебушка, а потом раздавались удары и покорные рыдания.
Первый смотрел в пол, а Королева радовалась как ребенок (вспомним ее детство) и говорила:
— Верба-хлест, а?
Но все на свете меняется, и однажды Второй сообщил Королеве, что международная комиссия ООН решила послать инспекцию в разные страны, как там соблюдаются права человека в больницах и тюрьмах, не мучают ли людей.
А поскольку он, Второй, член этой комиссии — был грех, заставили вступить свои же из министерства, чтобы прощупать обстановку и быть в курсе дела, — то инспекция приедет и к ним в страну.
Королева чего не любила для себя лично, так это надсмотрщиков, учителей и всяких указаний — она этого не могла выносить еще со времен вербы.
Она сказала, что в свою собственную страну она никого не пустит, никого.
Второй скромно ответил, что тогда все поймут, что у них нарушаются права человека, и не пустят, в свою очередь, самое Королеву с визитами в свои государства: все поездки доброй воли в богатые и цивилизованные страны отменяются!
В бедные можно, но там всюду как и тут, стрельба, очереди и в гостиницах тараканы.
— Прекрасно, — ответила Королева, — пусть приезжают. Но только не на Вербовское шоссе!
(То есть в Дом скорби.)
— Они как раз туда и едут, — возразил Второй скромно, — им кто-то настучал.
— Прекрасно, — опять сказала Королева, — ты мне начинаешь ставить палки в колеса, а? Я люблю, когда меня не любят, но люблю какой-то странной, мучительной любовью. Ты схватываешь ситуацию?
— Схватываю, — отвечал побледневший Второй.
Короче, Королева предложила сменить название учреждения на Вербовском шоссе и вместо «Дом скорби» назвать это дело «Школа драматического искусства», а для больных ввести звания «студент» и «выпускник» (выпускниками в шутку называли самых древних старичков и безнадежных больных) — что же касается санитаров, то они отныне именовались «педагоги по технике речи», а врачи носили звание «мастеров».
Буйное отделение имело отдельную вывеску «Курсы пластической импровизации».
В нищую психушку были временно свезены театральные костюмы с киностудии.
И когда Королю и Королеве были представлены члены комиссии ООН, все уже было готово.
Глуповатый Король спросил:
— Как долго уважаемые пробудут в нашей стране?
Комиссия ответила, что они временем располагают.
Королева, в свою очередь, поинтересовалась:
— Уважаемые знают адреса учреждений?
— О да, — ответили ученые, разномастные, бородатые и лысые, в бейсбольных кепках, очках и майках, несолидные какие-то.
— А можно ознакомиться со списком? — спросила Королева.
— О да, — сказала комиссия.
— А что это у вас за адрес, Вербовское шоссе! Там нет никакой больницы, там теперь Школа драматического искусства.
— Ой, — воскликнул Король, — а я и не слышал, надо же! Молодые актриски, а? Давно это у нас?
— Ты что, — с ненавистью улыбаясь, отвечала Королева, — да ведь я кончала эту школу! Давным-давно, ты что!
— Прекрасно, — сказала комиссия, — мы изучаем также и учебные заведения, и тюрьмы, и детские сады, и казармы: всюду, где могут нарушаться права человека.
— Что вы, — сказала Королева. — Какие там права! У нас с этим давно все в порядке.
— Итак, едем на Вербовское шоссе! — заключила комиссия.
— Я с вами, — улыбнулась Королева.
— А у меня государственный вопрос, — сказал глупый Король, держась за живот. — Я остаюсь.
Но комиссия не взяла Королеву, поскольку у них был только экологически чистый транспорт, многоместный велосипед, на котором они ездили из страны в страну, ни от кого не завися; велосипед был снабжен также полевой кухней и балдахином от дождя.