Настроение жить
Шрифт:
Оля всё ждала, когда можно будет рассказать про ребенка, но Витя не разрешал.
Убираясь у Серафимы Павловны в квартире накануне выписки, Оля твёрдо решила: еще неделя, и она расскажет сама. В крайнем случае – по секрету. Отношения у них были вполне дружеские, так что Оля не боялась, что свекровь ее выдаст. А вот обрадуется точно.
***
«Господи, ну почему всё так невовремя…» – услышала Оля тоскливый голос через закрывающуюся дверь «скорой». Если бы не было так плохо, то, наверное, стало бы обидно. Но
«Давай, девочка, не отключайся» – этот голос был бодрее, и требовал внимания. А Олю знобило и хотелось спать…
***
Едва открыв дверь, Оля поморщилась, и тут же этого устыдилась. Но запах в квартире и правда стоял крайне неприятный, красноречиво говорящий, что в квартире есть лежачий больной.
«Нет, здесь всё равно что-то не так», – нахмурилась Оля.
Нанятая сиделка показалась на секунду, и тут же скрылась в недрах квартиры, не поздоровавшись.
«Ну, в конце концов ей же не за это деньги платят».
Оля немного помедлила перед входом в спальню свекрови. Не из-за запаха, нет. Просто она ни разу не навещала её после выписки. Правду Витя матери говорить не стал, «чтобы не расстраивать». Поэтому то, что Оля не приезжала три недели и после того, как её саму отпустили домой, могло показаться Серафиме Павловне странным и обидным.
Но Оля боялась, что не сможет сдержаться.
Придя в себя, она, казалось, сполна оплакала потерю. Но слезы всё не кончались. Стоило попасться на глаза хоть чему-то, отдаленно напоминающему о детях, глаза моментально становились мокрыми.
Витя поначалу старался ее утешать. Потом сердился. А позже просто стал делать вид, что ничего не замечает.
Хотя теперь Оля начинала понимать, почему.
От жизнерадостной цветущей женщины, какой Оля всегда помнила свою свекровь, ничего не осталось. Серая кожа вокруг тусклых глаз покрылась множеством новых морщин, а у рта залегли глубокие складки. Раньше у Серафимы Павловны было лицо человека, который много улыбается. Теперь же – застыла уродливая маска страдания.
Оле вдруг стало стыдно.
У неё, скорее всего, ещё будет ребенок. Может даже и не один. А каково мужу видеть мать такой? И понимать, что лучше не станет?
Увидев Олю, Серафима Павловна кривовато улыбнулась. Витя говорил, что она стесняется своей невнятной речи, и расстраивается, что спустя столько времени после выписки нет прогресса.
Ну что же. Значит, Оля будет говорить сама. Проглотив горький комок, Оля бодро сказала:
– Здравствуйте, Серафима Павловна! Как хорошо, что я вас дома застала …
Наградой ей стало удивление и небольшая усмешка. Ну что же – неплохое начало…
***
– И как только совести хватило, а? Неужели думала, что я ничего не замечу??
Витя рвал и метал. Оно и понятно – очередную сиделку пришлось увольнять. Она настолько плохо ухаживала за Серафимой Павловной, что у той появились пролежни.
Дело осложнялось тем, что свекровь никогда не жаловалась.
– Черт-те что! Одна ноет, что работа тяжелая и просит надбавку, хотя оказывается, что и половины не делает, из того, что должна, а вторая лежит и молчит. А я что, телепат? Откуда я могу знать, что за такую зарплату человек может ничего не делать? Да она же…
Витя вдруг остановился и посмотрел на Олю. И добавил уже тише:
– Она же как ты почти получает.
Почему-то Оля сразу поняла, куда он клонит. Признаться, она и сама уже давно обдумывала, как можно помочь свекрови. Невыносимо было видеть, как она тает на глазах, как угасает в духоте и смраде. Ведь не так уж и тяжело проветрить комнату, почитать вслух книгу, поговорить, в конце концов! Но было несколько «но», почему она не предложила до сих пор свою помощь.
– Вить, но её же и на ночь оставлять нельзя… Да и бюджет весь на тебя одного ляжет… а у нас ипотека…
– Ничего, потяну я ипотеку. Мы и так, считай, всю твою зарплату сиделкам отдаем. А так хотя бы не чужой человек с мамой будет. Тем более она тебя так любит… А с ночными дежурствами я придумаю что-нибудь.
***
Оля сдержала судорожный вздох, и потянулась за новым памперсом. Чистый, который Оля еще не успела толком застегнуть, свекровь описала.
Оля знала, что это не нарочно. Просто ниже пояса Серафима Павловна не чувствовала почти ничего, и контролировать себя не могла. Но всё равно было обидно: хрупкая на вид свекровь оказалась тяжеловата для Оли, и лишний раз приподнимать её не хотелось.
Поняв, что произошло, Серафима Павловна отвернулась, пряча слёзы. Оля выругалась про себя: обычно она что-то говорила при такой деликатной процедуре, старалась отвлечь. А тут вдруг пожалела себя…
– Ну, а что мы загрустили? Знаю, знаю, сиделка из меня так себе, но уж придётся вам потерпеть, пока я вожусь. Надо же мне на ком-то учиться?
– Тебе уже давно на детках своих учиться надо, – немного резко ответила свекровь, – а не на никчемной бабке.
Сердце пропустило удар. Оля сделала пару вдохов перед ответом. Ну не знала же мама мужа, что бьёт по больному…
– Вот как только на вас отрепетирую, так сразу и займусь. Я бы еще и пюрешкой детской вас с ложечки кормила, да вы отказываетесь… Спасибо, хоть книжки читать разрешаете. Но опять же: не сказки. И не стыдно вам так подрывать мою профподготовку?
С шутками-прибаутками Оля всё же закончила смену памперса. Быстро убедилась в отсутствии пролежней, расправила ночнушку и накрыла свекровь одеялом.
– Знаешь, что самое плохое в таком состоянии? – вдруг спросила Серафима Павловна, – нет, не то, что я лежу тут бревном. Даже не то, что под себя приходится ходить. Самое неприятное – что ты всё это видишь. И Витя.