Наталия Гончарова. Счастливый брак
Шрифт:
Предчувствие ее не обмануло, боялась она не зря… Как любила Екатерина заглядывать в будущее, как не терпелось ей приоткрыть новую страницу тайной книги бытия! Но будущность виделась ей не в романтическом флере, ведь рядом, даже и в горьких, полных иронии, мечтаниях, уже не было Пушкина…
Из письма Екатерины брату И.Н. Ушакову (23 мая 1830 г.):
«Скажу про себя, что я глупею, старею и дурнею; что еще годика четыре, и я сделаюсь спелое дополнение старым московским невестам, т. е. надеваю круглый чепчик, замасленный шлафор, разодранные башмаки и которые бы немного сваливались с пяток, нюхаю табак, браню и ругаю всех и каждого, хожу по богомольям, не пропускаю ни обедню ни вечерню, от монахов
Своеобразный кодекс старой девы, изложенный двадцатилетней барышней. Какая меткость и острота суждений! И какая самоирония – качество, столь редкое для женщин! И что за бойкое перо! Но как боялась Катенька подобной судьбы!
«На мой взгляд, нет ничего более отвратительного, чем старая дева – этот бич человеческого рода…» И сколько горечи в ее словах!
Размышляла о том же и соперница Катеньки. Правда, двадцать лет спустя…
Из письма Наталии Николаевны мужу П.П. Ланскому (13 июля 1849 г.):
«В конце концов можно быть счастливой, оставшись в девушках, хотя я в это не верю. Нет ничего более печального, чем жизнь старой девы, которая должна безропотно покориться тому, чтобы любить чужих, не своих детей, и придумывать себе иные обязанности, нежели те, которые предписывает сама природа. Ты мне называешь многих старых дев, но проникал ли ты в их сердца, знаешь ли ты, через сколько горьких разочарований они прошли и так ли они счастливы, как кажется…»
Как сходны их суждения! И обе они, по счастью, избежали этой так страшившей их участи.
И все-таки, как странно, – красавица, умница, Екатерина Ушакова долгие годы оставалась в старых девах. Что тому причиной? Не было равного Пушкину? Быть почти невестой гения – и вдруг разом потерять его любовь…
По счастью, она избежала горькой участи. Вышла замуж поздно, после рокового 1837-го. Год свадьбы неизвестен, – во всяком случае, ей было уже под тридцать. Классическая «перезревшая» невеста. Ее суженым стал вдовец, прапорщик лейб-гвардии Измайловского полка, впоследствии коллежский советник, Дмитрий Николаевич Наумов. Жених, а потом и супруг Екатерины Николаевны вошел в историю пушкинистики своим «подвигом» Герострата. Именно он в первый год женитьбы (по другим сведениям – до свадьбы) потребовал уничтожить два девичьих альбома невесты с драгоценными рисунками и посвящениями поэта. Однажды, в приступе ревности Наумов изломал и ее золотой браслет с зеленой яшмою – подарок Пушкина (видимо, привезенным им из арзрумского похода – по золоту шла надпись на турецком). Екатерина Николаевна носила любимый ею браслет на левой руке, между локтем и плечом, там, где он был сокрыт пышным рукавом платья. (Из золота ревнивец-муж распорядился сделать лорнет, а яшму отдал тестю.) Будто вместе с былыми свидетельствами любви могла кануть в Лету и сама любовь…
Гораздо позже и сама Екатерина Николаевна почти повторила безумный поступок своего супруга. В преклонном возрасте, незадолго до кончины, велела дочери принести заветную шкатулку, где долгие годы хранила письма Пушкина (все же утаила их от супруга!), и сжечь их. И как ни умоляла ее дочь оставить как память эти бесценные листки, она упрямо повторяла: «Мы любили друг друга горячо, это была наша сердечная тайна, пусть она и умрет с нами».
Непостижимо – казалось бы, делалось все, чтобы эта тайна ушла в небытие. Но она вовсе не хотела умирать, упрямо пробиваясь тонкими ростками через толщу столетий.
Есть некая удивительная закономерность: необычные находки будто сами собой свершаются к юбилейным датам. Так в 1937-м, в столетнюю годовщину гибели поэта, пушкинисту С.Д. Коцюбинскому удалось разыскать в Крыму архив Ивана Николаевича Ушакова. И обнаружен он был в то самое время, когда вот-вот мог исчезнуть без следа. В числе рукописных документов хранились и адресованные старшему брату Ивану письма сестер Екатерины и Елизаветы.
Судьба ушаковского собрания непроста. После смерти Ивана Ушакова все семейные бумаги перешли к младшему брату Владимиру, а после его кончины в 1878 году – к сыну Григорию. (Григорий был рожден от брака его отца Владимира Ушакова с крепостной – поступок по тем временам более чем смелый!) В свою очередь, его сын – Николай Григорьевич Ушаков, внучатый племянник сестер, и стал хранителем семейных бумаг. Жил он в 1930-х годах в Симферополе и занимал скромную должность счетовода. К фамильному архиву относился весьма ревностно, благоговел перед семейными реликвиями, но отказывался показывать их кому-либо. И даже, когда просьбы нетерпеливых пушкинистов стали походить на требования, пообещал сжечь (фамильная черта!) все бумаги. Понять Николая Григорьевича можно – в те годы принадлежность к дворянскому роду отнюдь не приветствовалась: из солнечного Крыма легко можно было угодить в Заполярье или на Колыму.
Однако Коцюбинскому путем сложнейших, подчас курьезных переговоров удалось убедить владельца архива передать семейные бумаги в государственный фонд. Найденный архив был приобретен дворцом-музеем в Алупке, там и хранился. Так счастливо были спасены старые письма, словно наполненные живыми голосами.
Из письма Екатерины брату И.Н. Ушакову (28 апреля 1830 г.):
«В Москве новостям и сплетням нет конца, она только этим и существует, не знаю, куда бы я бежала из нее и верно бы не полюбопытничала, как Лотова жена. Скажу тебе про нашего самодержавного поэта, что он влюблен (наверное, притворяется по привычке) без памяти в Гончарову меньшую. Здесь говорят, что он женится, другие даже, что женат. Но он сегодня обедал у нас, и кажется, что не имеет сего благого намерения, mais on ne peut r'epondre de rien (но нельзя отвечать ни за что – фр.).
Его брат Лев приехал с Кавказа и был у нас, он очень мил и любезен и кампанию сделал отлично, весь в крестах. Вот его bon mot (острота – фр.) про А. Серг., когда он его увидел бегущего на гулянье под Новинским за коляской Карсов:
Он прикован,Очарован,Он совсем огончарован…»Подпись: «Барышня с Пресни».
В скорую свадьбу поэта не верила, пожалуй, лишь одна Екатерина. Не хотела верить. И как все изменилось для нее за один, казалось бы, месяц. Ведь еще в марте все было по-иному.
Из письма князя П.А. Вяземского – жене в Москву (20 марта 1830 г.):
«Из Москвы уже сюда пишут, что он женится на старшей Ушаковой. Почему же нет? А шутки в сторону, из несбыточных дел это еще самое сбыточное».
Из письма М. П. Погодина – С.П. Шевыреву в Рим (23 марта 1830 г.):
«Говорят, что он (Пушкин) женится на Ушаковой старшей и заметно степенничает».
И как быстро наметился перелом – светская молва словно точнейший барометр.
Из письма князя П.А. Вяземского – жене в Москву (27 марта 1830 г.):
«Все у меня спрашивают: правда ли, что Пушкин женится? В кого же он теперь влюблен, между прочим? Насчитай мне главнейших…»
Считать долго не пришлось. Ровно через месяц из Петербурга летит новое письмо.
Из письма князя П.А. Вяземского – жене (26 апреля 1830 г.):
«Нет, ты меня не обманывала. Мы вчера на обеде у Сергея Львовича выпили две бутылки шампанского, у кого попусту пить двух бутылок не будут. Мы пили здоровье жениха».