Натуральный обмен

Семакова Татьяна

— Нет, — буркнула в ответ.

— И из-за этого расстроилась? — вновь смешок, а я попросила плаксиво:

— Не издевайся, Вась. Пусти, пойду я.

— Сначала ты скажешь, зачем приходила, — произнёс строго.

— Я сказала, — ответила упрямо.

— Это может затянуться… — вздохнул, на пару секунд прикрыв глаза. — Перефразирую. И ты не уйдёшь, пока не ответишь честно. Так что ты потеряла, Милана?

«Если сейчас не признаюсь, так и буду маяться… — подумала тоскливо, —

с другой стороны, нам ещё работать, что называется, бок о бок. Правда, две недели как-то обходились без встреч, может и дальше будет так же… А, плевать».

Подняла взгляд и сказала тихо:

— Сон. Покой.

— Вот как… — протянул с ухмылкой, а я резко почувствовала себя дурой, — ну, с этим не помогу.

— Ясно, — процедила сквозь зубы, вновь пытаясь освободиться из его цепких рук, но он не позволил, пробормотав:

— Да погоди ты. Давай кое-что проясним… — он пытался говорить серьёзно, но не ухмыляться по-просту не мог, спросив со смешком: — Ты влюбилась, что ли? — я вспыхнула, стыдливо потупив взгляд и чувствуя, как щёки начинают пылать, а он продолжил потешаться, протянув: — Оооо… серьёзно? Через два года, что мы знакомы? Вот так прям взяла и влюбилась? В меня?

— Зачем ты так? — спросила с обидой, уже не управляя ни слезами, покатившимися по щекам, ни дрожащей губой, надувшейся и стремящейся отпасть к его ногам, ни сердцебиением, ни слабостью во всем теле.

— Как? — похлопал ресницами в ответ. — Я уточняю, это важно.

— Отпусти, пожалуйста, я хочу уйти… — сказала тихо, опустив голову и роняя слёзы на пол.

— А ревёшь-то чего, Мил? — спросил, поднимая мою голову за подбородок. — Трагедия, что ли, какая случилась? Ну, влюбилась, бывает.

— Ага, — промычала в ответ, разворачиваясь, — извини за беспокойство.

Занесла ногу над ступенькой, но шагнуть вниз он мне не дал, подхватив под живот и вернувшись в спальню.

— Я выяснил, — сказал, садясь вместе со мной на кровать, — теперь ты послушай, — убрал мои волосы с одного плеча, заложил прядь за ухо и приблизился, начав тихо говорить: — Начнём с того, почему я развёлся с Мариной. Это просто. Невозможно жить с одной, а любить другую. Невозможно спать с одной, а хотеть другую. Каждый день смотреть ей в глаза, просыпаться в одной постели, но я продолжал тянуть. Ты так часто бываешь, можно по-дружески подёргать за косички, смотреть исподтишка, смешить, касаться невзначай. Но тебе по-барабану. Шуточки, колкости в ответ, ни полувзгляда, ни полувздоха, муж ещё этот, будь он неладен. И я решил — хватит. С глаз долой и всё такое. Свалил в туман. Потом Попов подкатил, через месяц где-то, я на стенку уже лезть начал и в итоге согласился. Руки занял и голову заодно, только отпускать начало,

вся эта канитель закрутилась. Я вроде и рад, тебя вижу и всё прочее, но там этот урод нарисовался, хер сотрёшь. Тоска зелёная, Милк… Потом и его уже нет, а тебе по-прежнему не до меня. И запить бы, но тоже не канает: нажрусь и точно притащусь, совсем колпак сорвёт. И тут ты… крадёшься, как воришка, в окна заглядываешь, краснеешь, бледнеешь, мнёшься… сказать, как я рад?

Я слегка развернулась, пытаясь определить, серьёзен ли он, а он приблизился к моему лицу, вновь остановившись в сантиметре. И я сократила это расстояние до нуля, коснувшись своими губами его, но он засмеялся.

И вновь земля ушла из-под ног, а меня с головой накрыл стыд. Какая дура!

Резко подскочила с его колен и понеслась к двери, а он крикнул сквозь смех:

— Да это нервное, Мил! Клянусь!

В два шага догнал меня, развернул к себе и нежно поцеловал, придерживая одной рукой голову.

— Нервное, — повторил без улыбки, отстранившись. — Моргать боюсь, а ну как я всё-таки нажрался и валяюсь сейчас под столом на кухне, а это всё — плод моего воображения? — я насупилась и больно ущипнула его за руку. — Ай! — хохотнул, потерев руку, но тут же вновь обнял, прижав к себе и глупо улыбаясь.

— Ну что ещё? — вздохнула, а он протянул:

— Такая корова нужна самому… — я закатила глаза, а он хохотнул: — Всегда поражался, на сколько вы с Мариной Николаевной близки. Просто взяли и обменялись мужиками.

— Вась, я сейчас вызову Веронику и она разрежет тебя на ремни. А потом сошьёт, но я не обещаю, что всё останется в первозданном виде. Будешь нашим первым клиентом и за всё это ещё и приплатишь.

— Ну смешно же, нет? — спросил с видом нашкодившего ребёнка, я не выдержала и прыснула, заулыбавшись, а он, напротив, посерьёзнел. — Я сейчас тебя поцелую, — сказал тихо, водя пальцами по моей щеке, — и остановиться уже не смогу. Так что, если ты передумала, струсила или не уверена и хочешь уйти, сделай это сейчас.

Я обхватила его руками за шею, а когда он поцеловал, в то самое первое мгновение, решила, что умерла. Вокруг вакуум. Уши не слышат, глаза не видят, сердце не бьется. Лишь его нежные, осторожные, медленные поцелуи, его слегка дрожащие от волнения сильные руки и ласковое, тихое, с мольбой, с придыханием:

— Дыши.

Глубокий вдох, поцелуи становятся настойчивее, руки уверенно избавляют меня от одежды, слабый стон на выдохе и его помутневший от желания взгляд.

— Дыши за нас двоих, — шепчет на ухо, поднимая волну мурашек по всему телу, доводя до предобморочного состояния, — моё сердце остановилось уже очень давно.