Научи меня дышать
Шрифт:
— Представляю, — вырывается у меня, и я тут же захлопываю рот.
— Они даже близко не были ангелочками. Вечно ругались, спорили, что-то ломали. Да и сейчас ничего не изменилось.
Тут уж не поспоришь.
— Богдан гораздо терпеливее Вики. Она и трех секунд не могла усидеть на месте и если что-то натворила, то он всегда ее прикрывал. Вот они ругаются, а через секунду, стоит Вике заплакать или попасть в беду, Богдан уже рядом с ней.
Взгляд Анны Сергеевны становится задумчивым, будто она уносится в те времена, когда несносные близнецы были
— Они дополняют друг друга, — произношу я. — Там, где Богдану не хватает решимости, хоть это и странно звучит, Вика подталкивает его.
— Думаю, он не совсем с нами согласится, — она улыбается и переводит на меня взгляд. — Спасибо тебе.
Я, оторопев, смотрю на нее.
— Вика мне рассказала, что это ты уговорила Богдана дать нам еще один шанс.
— Я просто знаю, как порой нужны родители.
Она кивает и заправляет прядь темных волос за ухо.
— Мы всегда хотим блага для своих детей и порой не задумываемся, чего они хотят на самом деле.
— Простите за вопрос, но почему вы за столько лет не попытались встать на его сторону?
Уголки губ Анны Сергеевны опускаются, и она оглядывает комнату.
— Стыд и страх всегда идут рука об руку и иногда настолько берут верх, что гораздо проще им поддаться, чем принять правильное решение. Пойдем.
Она встает, и я следую за ней по узкому коридору из цветов. Мы останавливаемся около выхода из оранжереи. Анна Сергеевна прикрывает дверь, украшенную витражным стеклом, и я замечаю розарий. Все цветения уже обрезаны и из земли торчат небольшие ростки примерно по полметра.
Анна Сергеевна подходит к палисаднику и несмотря на то, что она в изящных лодочках, ступает на сырую землю и касается растения рукой. Наша одежда покрывается мокрыми крапинками от мороси, а в воздухе витает приятный аромат лесной свежести.
— Если розу вовремя не обрезать, то она может либо погибнуть и реанимировать ее будет крайне тяжело. Либо она превратится в шиповник. Колючий, обвивающий своими лозами все вокруг и не дающий возможности подобраться к нему. Можно его срубить и посадить на этом месте что-то новое, красивое, то, что будет радовать глаз. Зачем стараться, если можно заменить, правда?
Она оборачивается ко мне, и я неуверенно пожимаю плечами.
— Наши отношения с сыном похожи на куст шиповника. Богдан думает, что мы его заменили Викой и все больше выпускает свои колючки, при этом раня не только нас, но и самого себя.
Анна Сергеевна касается рукой верхушки растения.
— Я не могу его винить за это. Я думала если дам ему свободу, позволю самому решать, как ему быть и кем становиться, то сделаю лучше. Надеялась, что со временем углы сгладятся. Как видишь, я крупно ошиблась, — на ее губах играет грустная улыбка, но в голосе слышится надежда: — И все же даже колючки шиповника, могут вновь превратиться в прекрасную розу.
Она становится рядом со мной и берет мою руку в свою. Ее пальцы нежно сжимают мою ладонь.
— Богдан очень многое скрывает в себе, но одно я вижу четко — он любит тебя. Один его взгляд говорит об этом. И я благодарна тебе за то, что мой сын обрел то, чего ему так не хватало.
У меня перехватывает дыхание, и в ответ получается лишь кивнуть.
Мы возвращаемся в оранжерею и уже на самом выходе, Анна Сергеевна вдруг окликает меня:
— Мирослава.
Я оборачиваюсь к ней. Она берет овальный горшок, подходит ближе и протягивает растение.
Небольшое деревце, ствол которого перевязан тонкой проволокой, направляя каждую ветку в нужное направление.
— Это мирт. Очень капризное и строптивое растение. Чтобы его вырастить понадобится много терпения и веры в собственные силы.
Видимо меня выдает недоуменный взгляд, так как Анна Сергеевна тихо смеется.
— Не сдавайтесь. Знаю, порой бывает очень тяжело и жизнь преподносит такие сюрпризы, о которых ты даже не мог подумать, но не сдавайтесь. Направляйте друг друга, спорьте, выясняйте отношения. Любовь как этот мирт: она капризная и сбивает с толка, потому что иногда не знаешь, как поступить, но достаточно лишь немного изменить направление.
***
— Господи, Вика, — жалобно стонет Богдан и кидает в нее через стол салфеткой.
— Ты бы видела его лицо, когда на следующий день эта девочка, сказала, что Богдан теперь ее парень, — Вика заливается громким смехом.
— Это была твоя самая идиотская шутка, — недовольно бормочет он. — Как ты могла специально написать это признание в любви от моего имени? Кто так поступает с родным братом?
— А что мне оставалось делать? Ты запретил всем мальчикам ко мне приближаться, я же должна была как-то развлекаться.
— Так вот почему ты позвонил с просьбой забрать вас раньше? — спрашивает Анна Сергеевна, делая глоток вина.
— У меня не осталось выбора. Она преследовала меня за каждым поворотом.
От смеха у меня уже болят скулы, и я прикладываю ладони к щекам. Богдан закидывает руку на спинку моего стула и обнимает за плечи.
— И вообще ты должна быть мне благодарна, что я оберегал тебя от всяких неудачников, — бросает он сестре.
Вика накалывает на вилку кусочек утки и указывает ей на Богдана.
— Нам было по тринадцать лет. Ты сам был таким.
Они продолжают спорить, и мы все смеемся.
Ужин в семье Богдана проходит совсем не так, как я предполагала. Сначала между нами повисла напряженная атмосфера: никто из присутствующих не знал, как себя вести, но потом Вика начала рассказывать о детстве, вспоминать шалости и как оказалось о многом родители близнецов даже не подозревали. Она как клей соединяющий эту семью. Нашла подход к каждому и свела вместе.
Между Богданом и его отцом все еще чувствуется какое-то напряжение, но с каждым часом оно становится все меньше. Время близится к десяти вечера, а еще мы сидим за столом, отпуская теплые шутки. Я больше не чувствую себя скованно, хотя, когда ко мне обращается Даниил Олегович, я каждый раз невольно вздрагиваю, под его непроницаемым взглядом.