Научи меня убивать
Шрифт:
Он ломанулся навстречу, как кабан из зарослей, пролетел метр-другой и притормозил, соображая, что бы это значило и почему в коридоре никого нет. Олег только того и ждал, заранее присев на корточки, рванул блондина под коленки, дернул на себя, вскочил на ноги и врезал тому подошвой в выпяченный кадык. Проверять и ждать результата некогда, удар был достаточно силен, удушье и горловое кровотечение гарантировано, а также болевой шок, блондин пока полежит здесь, а там все от его кармы зависит. Навстречу метнулась вторая, крупная и низкая тень, Олег ушел вбок, к другой стене и уловил краем уха отдаленное «кряканье» спецсигнала. «Не прошло и года», — мелькнуло в голове, дэпээсники нашли-таки покореженный «Ауди» и теперь рыщут поблизости в поисках водителя, сбежавшего с места ДТП. Возможно,
Отвлекся и немедленно получил за это, от удара в нос успел увернуться в последний момент, а вот по голени прилетело, да так, что от боли свет на миг померк перед глазами. Выдохнул коротко, пригнулся, поймал нападавшего за руку, вывернул в болевом приеме, ухмыльнулся, услышав, как шестаковская «шестерка» тихо взвыла сквозь зубы. Развернул стокилограммового дядю к себе спиной, зажал тому рот ладонью, запрокинул голову и едва не оглох от выстрела — Шестаков оказался поблизости и пальнул в полумрак коридора, выстрелил, целясь в Олега, но опоздал на мгновение, пуля из «беретты» вошла шестерке в грудь.
С жутким хрипом человек повис на руках у Олега, сполз на пол и выгнулся, как в припадке, на его губах показалась розовая пена. «Это он ему легкое прострелил». — Олег и Шестаков смотрели на умиравшего, потом одновременно глянули друга на друга. Олег рухнул на пол, пропуская пулю над головой. Мельком увидел Веру — та отбежала от стены и бросилась к сложенному у стены штабелю тяжелой напольной плитки, схватила одну и так застыла. Шестаков легко развернулся, среагировав на шум, навел на Веру пистолет и начал отступать к стене, держа под прицелом уже обоих. А снизу донесся лязг, потом грохот, голоса, их перекрыла приближавшаяся сирена — внизу собиралось изысканное общество: дэпээсники, похоже, вызвали полицейское подкрепление.
— Стоять, — приказал Шестаков, переводя ствол с Веры на Олега, — стоять, твари. Выбирайте, кто из вас первым будет, можете на пальцах выкинуть, я добрый, я подожду. Но недолго, у меня времени нет, еще с этими, — кивок в сторону коридора, — вопрос решать. На тебя все повешу, — глаза с расширенными зрачками за стеклами очков показались Олегу несуразно огромными, точно не человеку принадлежали, а неведомому науке прямоходящему существу. Да и не человек это, что своими руками ребенка убил и охранника пристрелил, глазом не моргнув, а ведь за господином Шестаковым еще подобные грешки водятся, это как пить дать…
Олег сделал шаг вдоль стены, мысленно проводя траектории и прикидывая расстояние до Шестакова. На Веру не смотрел, держал ее краем глаза — она уронила плитку и теперь стоит не двигается, как и было сказано, молодец, умница, так и стой пока, а еще лучше отойди куда подальше…
— Куда собрался? — Черный зрачок «беретты» смотрел ему в лицо, Олег остановился и поднял согнутые в локтях руки.
— Все, все, ты победил и выходишь на следующий уровень, — проговорил он, следя за перемещениями пистолета. И рискнул, отошел еще немного вбок, вжался спиной в стену, чтобы не злить и без того разъяренного «оппонента».
— Я тебе что сказал… — Шестаковская рожа вновь пошла пятнами, глаза и губы нехорошо заблестели. По всему видно: дядя на грани припадка, оно и понятно — уж больно обстановка нервная и исход неясен, тут дело большими деньгами пахнет, чтобы все замять и сделать вид, что ничего не случилось. Шестаков половину состояния отдаст, если не больше. Тот, видимо, тоже прикинул в уме цифры и, как змея кожу, терял человеческий облик, исходил слюной и изысканными матюками, некоторые словесные комбинации Олег слышал впервые в жизни. «Беретта» дернулась, ствол повело вбок и вверх, Олег глянул на Веру — стоит хорошо, прижимает к груди сжатые кулаки, губы в крови, глаза горят. Кивнул ей еле заметно и рухнул на колени, перевернулся в падении, больно врезавшись плечом в пол, охнул и не сразу понял — показалось или нет, что Шестаков снова выстрелил. По левому бедру точно ножом полоснули, боль была короткой и острой и моментально исчезла, Олег пружиной разогнулся перед Шестаковым и пнул того ногой в живот. Дядю отбросило назад, он едва не упал, неловко взмахнул руками и удержался, сволочь, непонятно как, но устоял, хоть и потерял очки, сам же растоптал их и теперь щурился близоруко. И снова поднимал «беретту», уже двумя руками, с трудом, точно новичок, впервые взявший в руки оружие, поднимал медленно и с препаскудной ухмылкой.
— Сдохни, — услышал Олег, собрался для удара, но нога левая подвела, подкосилась, ее повело вниз, но боли по-прежнему не было, зато светлая джинсовая штанина темнела на глазах. «Откуда?..» — Он с трудом соображал, что происходит, услышал поганое хихиканье, приправленное отборной руганью, разогнулся медленно, как во сне, отбросил руку с «береттой» вверх и вбок и что было сил врезал Шестакову кулаком в подбородок. Того тяжко мотнуло, он шарахнулся назад и снова, падла, удержался, хоть и качался, как потревоженный шкаф, медленно, но с хорошей амплитудой. И снова тянул вверх руку, снова целился, Олег пригнулся, ринулся вперед и вытолкнул Шестакова в проем окна. И сам оказался на краю, перегнулся вниз, увидел и летящую вниз «беретту», и котлован третьей башни, и фундамент, и скользкие штыри арматуры, и повисшего на них Шестакова. Он орал так, что заложило уши; от нечеловеческого вопля Олег был готов на все — бежать, улететь, умереть, лишь бы не слышать, лишь бы оказаться где-нибудь в другом месте. Заставил себя отвести взгляд, увидел рядом с «мерсом» сине-белый полицейский «уазик», рядом еще один, и иномарку в той же раскраске, людей рядом, и повалился им навстречу.
Его схватили за куртку, с силой дернули, поволокли обратно, Олег упал на спину и на мгновение потерял сознание. Пришел в себя, сел, попытался подняться, но нога не слушалась, штанина насквозь промокла от крови, на полу образовался жирный багровый штрих.
— Ты цел? — Вера кинулась к нему, но Олег выставил вперед ладони, запрещая ей, точно прокаженный, приближаться к себе.
— Не подходи. — Ему удалось встать на одно колено, но левая нога отказывалась подчиняться и болела, точно в нее всадили сверло от дрели. — Не подходи, — повторил он, поднял голову и посмотрел перед собой. Огромное пустое помещение застилал туман, пока еще зыбкий, но он густел, особенно по углам, за туманом крались сумерки, они затянули и коридор, где лежали шестаковские «шестерки», и угол со штабелем плитки, приближались, стлались по полу. Олег вскинулся, прикусил губу и пришел в себя от новой боли и моментально вцепился зубами в основание ногтя на мизинце руки, вышибая клин клином — эта боль была сильнее предыдущей. Он огляделся по сторонам — Веры не было, здесь вообще не было никого, он остался один наедине с двумя трупами, а из коридора и со стороны лифта уже слышались голоса.
Отогнанный на время туман выполз из углов, хватал вошедших за ноги, клубился вокруг… Олег увидел людей в серой форме и наведенный на себя «макаров», поднял руки.
— Все, все, мужики, я безоружен, — пробормотал он, но слушать его не стали, обхлопали по-быстрому, заставили лечь на спину.
— Твою ж маму, — тоскливо пробубнил над головой кто-то, — «Скорая» нужна и труповозка.
— Вызвали уже, — отозвался голос из-под потолка, — едут, и те и другие.
«Ну и славненько». — Боль исчезла, ее поглотило милосердное небытие, мягкое и тяжелое, как земля над свежей могилой.
Этого молодого человека Олег видел впервые и пока помалкивал, давая тому возможность высказаться, а сам рассматривал красавца. Красавец и есть — высокий загорелый брюнет лет тридцати с небольшим в хорошем костюме, нежно-зеленой рубашке и дорогих ботинках. И пахнет от него оглушительно приятно, роскошной туалетной водой, в общем, Голливуд отдыхает, такого красавца упустил на роль положительного героя или спасителя Вселенной. Смотрел и слушал, не особо вникая в смысл слов, ждал, когда тот перейдет к главному. И прислушивался к себе: нога почти не болела, хоть и прихрамывая, но шел по коридорам СИЗО сам, без посторонней помощи, повязку, правда, еще не сняли, но врач пообещал, что перед судом обвиняемый предстанет в лучшем виде. И лыбился паскудно, зараза, смешно ему, ну да пусть его…