Научи меня жить
Шрифт:
– Я не хочу… – ну почему никто не может хотя бы сделать вид, что все нормально? Они же душу всю сочувствием своим долбаным вынимают.
– Что? – Филатов нахмурился и кажется только сейчас обратил внимание на то, что она застыла на месте, прикрыв глаза.
– Вик…
– Я никуда не поеду! Идите к черту все, а? Сожги эти вещи, вынеси на помойку, скинь в пропасть, только оставьте меня в покое уже! Все!
– Но…
– Ты слышал, она не хочет.
Бронников встал рядом с Викой, готовый защитить в любой момент.
–– Вик…
– Отвали, мужик, – начал было
– Уйдите отсюда, оба, – процедила, желая, чтобы вещи эти сгорели синим пламенем, чтобы все эти люди исчезли и никогда не попадались ей на глаза.
И настолько рассерженной она была, что даже не слышала, как Бронников предложил ей свою помощь. И пусть ее уволят после того, как нахамила начальству, пусть прямо сейчас и без выходного пособия выкинут на улицу, но лебезить перед Стасом теперь у нее не было никакого желания. И соблюдать субординацию не получалось никак.
Когда дверь за мужчинами закрылась, Вика без сил присела в рабочее кресло, уперлась лбом в сложенные на столе руки. Голову захотелось оторвать, промыть под проточной водой ото всех ужасных мыслей и приставить обратно. Снова картинки, подбрасываемые воображением, плясали перед глазами, и на каждой из них муж обнимал не ее, целовал не ее и шептал на ушко всякие безумные глупости опять же не ей. Сегодня идти к мужу у Виктории не было никаких сил, потому что знала: стоит увидеть – снова расплачется, расклеится. Поэтому, ограничившись звонком на пост дежурной медсестры, Вика решила все-таки идти домой.
Оршанская совершенно точно ощущала себя марионеткой. Кто-то сверху нелепо дернул за веревочки, и вот она уже стояла обутая в любимые замшевые сапожки, еще одно движение невидимого кукловода – и тонкий вязаный берет спрятал под себя идеальный пучок. И настолько она погрузилась во все это, что совершенно не заметила, как вышла из кабинета, очухалась только, когда на нее налетел маленький вихрь.
– Ой, – вскрикнул кто-то снизу, заставив Вику остановиться.
Она перевела взгляд вниз и застыла. Мальчишка поднялся с пола и потер ушибленное мягкое место, смешно сморщил нос, прям как Никитка в детстве. Или как Максим, когда что-то не получалось.
Вика застыла, и мальчишка лишь молча рассматривал незнакомую женщину.
– Вы маму мою не видели? – спросил тихо-тихо, а Вика за горло схватилась, не зная, как сделать следующий вдох. Зажмурилась, встряхнула головой, открыла глаза, но мальчишка по прежнему стоял перед ней. Тонкий и несчастный.
Вика попятилась от него.
– Не знаю, не видела, – еле проговорила она и, обойдя мальчика, почти бегом направилась к выходу.
“Главное не оборачиваться, не оборачиваться!” – думала она, пока летела по коридору. И давила в себе желание закутать мальчишку потеплее, а еще накормить до отвала, а то совсем уж тощий, того и гляди сквозняком снесет. И совсем уж не к месту бабушкин анекдот про дистрофиков вспомнился.
– Даша! – прикрикнула она, входя в детское отделение. – Ну конечно, на посту никого! Ау!
Вика прошла в столовую и застыла в дверях, недовольно
– Чаи гоняем? Вас оштрафовать всех сразу или по очереди?!
– Виктория Валерьевна…
– У вас пациенты из отделения голышом сбегают, а вам хоть бы что!
Вика кричала в первый раз за долгое-долгое время. И непонятно, что ее взбесило больше: что дежурная медсестра покинула пост, что пациент сбежал или что сбежал именно Гриша?
На кухне сразу все засуетились, чашки и печенье мигом исчезли со стола. Вика обернулась – в проеме дверей, что вели на этаж отделения, стоял Гриша и дрожал на сквозняке. У Вики сердце сжалось от боли, до того на Никитку маленького похож. Она зажмурилась и обратилась к медсестрам:
– Мальчика срочно чаем напоить и одеть его потеплее, не хватало еще, чтобы простыл он тут.
– Так не во что…
– Так найдите! И хватит уже пугать его службой опеки и про мать чтобы молчали все. Додумались тоже мне! – крикнула Вика и, дождавшись, пока Гриша зайдет в палату, все-таки вышла из больницы.
“Трусиха, трусиха!” – билась в голове противная мысль, но Вика с упорством гнала ее прочь.
“Что тебе стоило отвести ребенка в палату? А если бы заблудился? А если бы убежал?!”
Медсестры, поджав губы, разбрелись по своим делам, и лишь Даша, что осталась на посту, смотрела на Викторию, как на умирающую.
Невыносимо все это, ужасно.
Ну почему никто не может сделать вид, что ничего не было? Ну почему они смотрят так? Оршанская не могла больше видеть эти сочувственные взгляды, которыми провожали ее коллеги. Боже, какой же позор! Вика всхлипнула, посильнее запахнула теплое пальто и, ежась от промозглого октябрьского ветра, посеменила к стоянке такси. Ей требовалось успокоиться, ведь впадать в истерику на глазах у коллег было особенно унизительно.
– Вика! – это был Константин.
“И чего ему тут, медом, что ли, намазано?" Стоит, машет издалека. Неужели ждал все это время?
Вика подошла ближе и во все глаза уставилась сквозь тонкое оконное стекло на знакомую сумку, лежащую на заднем сидении. Зажмурилась с силой, затем открыла глаза, словно надеясь, что вещи исчезнут сами собой. Но куда там? Проклятая сумка, с которой муж по командировкам (по командировкам ли?) мотался, лежала на месте и никак не желала воспламеняться от одного только взгляда.
Вика слегка покачнулась, но тут же почувствовала, как Костя крепко обхватил ее за плечи, прижал к себе и зарылся носом в волосы, глубоко вдыхая. Вика чувствовала себя настолько слабой и вымотанной, что ей только и оставалось прижаться к мужчине, опереться. В глазах плясали черные мушки, и тошнота подступала к горлу. И взгляд этот детский, наивный стоял перед глазами, а вопрос, до обидного простой, до сих пор звенел в ушах дрожащим отголоском.
– Поедем где-нибудь перекусим?
– Я, на самом деле, совсем не голодна, – вяло отозвалась Оршанская, расслабляясь. Довериться мужским рукам было очень приятно. А еще чувствовать себя в этих руках маленькой и хрупкой девочкой. – Но если ты хочешь, я тебя могу накормить. Дома суп вроде был… Не хочу сейчас в кафе.