Научная фантастика. Возрождение
Шрифт:
Ильянди пристально смотрела на него сквозь полумрак:
— Ты вернешься домой, наймешь людей, создашь с ними колонию на севере и сделаешься ее королем?
— Ага, стану там самым главным, хотя, сдается мне, со мной пойдет такой народ, которому больше по нутру республика. Но главное… — Он вдруг опустил голову. — Свобода. Честь. Вольнорожденная жена и новые сыновья.
Какое-то время они молчали. Спустилась ночь. Было светлее, чем обычно, потому что от запада к зениту тянулись полоски чистого неба. В листве гулял прохладный ветерок, словно мечта Калавы шептала
— Ты уже принял решение, — сказала наконец Ильянди. — Зачем ты пришел ко мне?
— За любым советом, какой ни дашь, госпожа моя. Здесь много книг, в которых может найтись все, что угодно.
— Сомневаюсь. — Она покачала головой. — Разве что труды по навигации… Ведь это главная сложность, не так ли?
— Так, — вздохнул Калава.
— Какими способами капитаны находят верный путь?
— Разве ты не знаешь?
— Я знаю то, что известно всем. Ремесленники хранят секреты своего мастерства, а мореходы едва ли от них в этом отличаются. Если ты расскажешь мне о том, как правишь судном, я никому не пророню ни слова, но, может статься, сумею что-нибудь добавить.
— Бьюсь об заклад, сумеешь! — вспыхнул он. — Луну и звезды мы видим нечасто и лишь урывками. Солнце почти все время скрыто за облаками. Но вы, Мыслящие-о-Не-бе, за сотни лет наблюдений и подсчетов набрались мудрости… — Калава замялся. — Не слишком ли она священна, чтобы делиться ею?
— Нет, нет, — ответила Ильянди. — Ведь календарь вилкуи открыт для всех, не так ли? Причина, по которой мы редко помогаем морякам, в том, что они сами не способны воспользоваться нашими знаниями. Продолжай.
— Верно, ведь это вилкуи открыли путеводные камни… Что ж, ходя вдоль берегов в здешних водах я полагаюсь большей частью на то, что помню ориентиры на суше. Помогают и промеры глубин, особенно если лот приносит песок со дна, чтобы я взглянул на него и попробовал на вкус. Потом, с Сияющих Полей я привез кристалл — ты должна о нем знать, потому что второй такой же я отдал, когда вернулся, ордену, — чтобы глядеть сквозь него на небо, и, если тучи не слишком густые, в нем лучше видно солнце. Вдалеке от земли лаглинь и песочные часы позволяют судить о скорости, а путеводный камень — о направлении. В плавание до Высокого Севера и обратно я, пожалуй, в основном ими и буду пользоваться. Но если госпожа моя придумает что-нибудь еще…
Ильянди села прямо, и в ее голосе послышалась настойчивость:
— Полагаю, что да, капитан. Я изучила твой солнечный кристалл. С его помощью, зная путь солнца по небу в течение года и какой сегодня день, можно определять широту и время суток. К тому же даже быстрый взгляд на луну и звезды неоценим для странника, который хорошо с ними знаком.
— Это не про меня, — криво усмехнулся Калава. — Вот ежели госпожа моя напишет все на бумаге, тогда, может, я своей старой головой и разберусь, что к чему.
Она его, похоже, и не услышала. Взгляд ее был устремлен ввысь.
— Положение звезд на Высоком Севере… — пробормотала Ильянди. — По нему мы могли бы судить, действительно ли мир круглый. И верно ли, что небесное сияние ярче там, в истинном Путеводном Краю?
Калава посмотрел туда же, куда она. В разрыве между облаками мерцали три звезды.
— Ты добра, госпожа моя, что сидишь здесь и говоришь со мной, когда могла бы, ухватившись за возможность, стоять сейчас на мостике корабля.
Она взглянула ему в глаза:
— Ты можешь больше, чем я, капитан. Лишь услышав о твоей экспедиции, я принялась думать о ней. Да, я помогу тебе, чем сумею. Наверное, даже поплыву с тобой.
С утренним отливом, как только достаточно рассвело, чтобы править кораблем, «Серая гончая» покинула Сирсу. На причале, несмотря на ранний час, собралась толпа. Большинство молча смотрели. Кое-кто делал знаки, защищающие от зла. Некоторые — в основном молодежь — затянули дерзкую песню, но их голоса глохли в сыром воздухе.
Лишь незадолго до отплытия Калава признался, куда направляется. Пришлось. Иначе как было объяснить, что на борт взошла Мыслящая-о-Небе? Скрыть ее присутствие не удалось, зато оно освятило замысел и не позволило властям запретить плавание. Правда, те, кто верил, будто Дорога Ветров кишит чудовищами и демонами, которых только тронь, и они ринутся в прибрежные воды, не расставались со страхом и сомнениями.
Матросы Калавы при таких разговорах пожимали плечами или смеялись. Так они, во всяком случае, говорили. Две трети из них были насквозь просоленными моряками, и прежде ходившими под его командой. Остальных Калава набрал из кого мог — из обнищавших работяг да головорезов, лишившихся главарей. Однако все они относились к вилку с большим почтением.
«Серая гончая» была ялкой — судном с широкой палубой, мелкой осадкой, низкими баком и ютом, а также рубкой посредине. На передней мачте имелось два прямых паруса, на главной — один прямой и один косой, а на коротком бушприте — кливер. На носу стояла катапульта. По обоим бортам висело по шлюпке, их можно было спускать на воду при помощи тросов. Корпус выкрасили под стать названию и добавили алых узоров. Подле корабля плыл ху-укин с острым синим гребнем на спине.
Пока «Гончая» не вышла из устья реки в Залив, Калава сам стоял на руле. К тому времени день уже был в разгаре. Горячий ветер плескал серо-зеленую воду о нос корабля, свистел в снастях; мачты поскрипывали. Капитан передал румпель одному из своих людей, а сам вперевалку зашагал к рубке и там протрубил в рожок. Матросы обернулись на звук.
Из своей каюты показалась Ильянди. Белые одежды трепетали на ветру, как крылья. Она воздела руки и произнесла заклинание:
Сияет и вертится
Колесо солнца,
Сквозь слепоту
Дым поднимается.
Ледяная луна Говорит нам редко,
Где ее логово,
Где находит покой
Со звездами вместе.
Знаки людские
В небесах не лежат,
Не укажут дорогу.
Но путеводный камень
О Путеводном Крае
Тоскует вечно.
Матросы едва ли поняли, о чем речь, но приободрились.