Наука умирать
Шрифт:
— Конечно: «И идут без имени святого все двенадцать вдаль. Ко всему готовы, ничего не жаль... В белом венчике из роз — впереди — Иисус Христос». Не с генералами, не с офицерами, а с красногвардейцами Спасителе.
Пробираясь проходными дворами и переулками, минуя окопы и посты красных, Брянцев не мог отвязаться от непотребных стихов. И на поэзию-то непохожи. «Тра-та-та... Тра-та-та...» Блок продался. Наверное, так же, как Брусилов. За большевистское награбленное золото. Как Христос может быть с большевиками, если они разрушают церкви, срывают иконы, вообще не признают Бога? Ещё этим утром прапорщик видел, как в Елизаветинской церкви молились офицеры и казаки. Добравшись до Черноморского вокзала, потолкавшись среди солдат, пристраиваясь к нервно-торопливым колоннам: «Ребята, это не отряд Захаренко? », пробравшись к другу дяди Коли, тоже доктору, работающему в госпитале, Брянцев кое-что разузнал. Увидел, куда везут на грузовиках снарядные ящики, услышал название полка: «1-й Екатеринодарский». Замешался в толпе солдат на вокзале и наблюдал, как прибыл поезд из Новороссийска с отрядом матросов. Главное — понял, что отступать большевики не собираются. Это и нужно знать Маркову. Можно было пробираться к своим, пока не рассвело.
Конечно, такой смелый удачливый офицер, которого любит прекрасная женщина, должен был выполнить задание генерала Маркова. До рассвета было ещё часа полтора, когда он начал пробираться обратно. Пересёк Ярмарочную улицу, осторожно вошёл в глухой тёмный переулок, двигался вдоль заборов и вдруг услышал характерный звук шагов, обрывки слов, командирские прикрикивания. Шёл отряд.
Прапорщик прижался к забору, надеясь, что его не заметят, но отряд повернул в переулок. Тот самый отряд: без имени святого, ко всему готовы, ничего не жаль. Впереди матрос с маузером. Рядом — по плечо ему — какой-то в шинели. За ними идут державным шагом в шинелях, в пальто. Их винтовочки стальные на незримого врага. Привязались к прапорщику непотребные стихи. Наверное, они во всём виноваты.
Маленький говорил матросу:
— Но я же ж, понимаете, должен вернуться. У меня задание.
— Товарищ Савкин, соблюдайте революционный порядок, — ответил матрос. — Автономов приказал — вас ко мне на бронепоезд комиссаром. Железнодорожников по местам. Мне — запасную бригаду е машинистом.
— Но я же ж...
— А что-то там шевелится у забора? Васюха, зажги бортовой. Руки вверх! Ко мне! Кто такой? Посвети-ка, Васюха, ему в носовую часть. Кто такой?
— Мы, товарищ командир, там, за казармами стояли. Отряд Захарченко. А кадеты как пошли...
— Документы вроде наши, — сказал матрос-командир, — да морда-то не наша. Как звать? Быстро...
— Дак... Яков я... Яков Иваныч Тишков.
— Врёшь. Где документы взял? Где винтовка?
— Дак я там, у ребят оставил...
— Ставь его к забору и за борт! — приказал матрос.
Брянцев судорожно дёргал головой, переводя взгляд с одного беспощадного лица на другое. Глаза привыкли к темноте, а когда смерть рядом, то всё увидишь. Фонарь высветил лицо, показавшееся знакомым. Никогда бы не вспомнил, но тот, в железнодорожной фуражке и шинели, сам узнал.
— Мы не можем так действовать, товарищ Руденко, — говорил командиру черноволосый, невысокий, без винтовки, но с маузером. — Надо убедиться, расследовать, допросить и лишь тогда решать. Если мы будем так действовать...
— Я его знаю, — сказал человек в железнодорожной шинели, выступая вперёд, и в свете фонаря Брянцев заметил в его глазах что-то тайное, вроде подмигивания. — Наш парень. Яшка. Подвозил я ихний отряд. На станции песни пели.
— Вот видите, товарищ Руденко. Наш человек, а вы его...
— Наш, наш, — подтвердил железнодорожник.
— Ладно. Дробь, — сказал Руденко. — Бегом в свою часть и не забывай, что тебя комиссар Савкин выручил и машинист Прошкин.
Брянцев бежал к своим. Он знал, что выручили его Бог, в которого не верят эти бандиты, и любовь Клавы. Ну и, конечно, машинист — он вспомнил его: когда брали бронепоезд Линькова под Георгие-Афипской, этот машинист предал медсестру, и её зверски закололи штыками.
Уже светало, когда Брянцев проползал пустырь у казармы и переходил ручей. Во дворе дома, из которого уходил накануне, стоял генерал Казанович с белоснежной перевязью, поддерживающий руку. Рядом — его офицеры.
— Я знал, что вы вернётесь, прапорщик, — сказал генерал. — Вы настоящий боевой офицер. Что нового узнали? Эвакуируются большевики?
В этот момент, когда на востоке весело заиграли розовым светом облачка, по приказу Автономова началась ураганная бомбардировка позиций Добровольческой армии.
Было приказано: «Снарядов не жалеть!» По всему фронту от северных окраин города до Кубани гремели гаубицы и пушки, рвались гранаты, заволакивая дымом степь и предместья. Снаряды падали недалеко от дома доктора и со всех сторон. На его улице уже горел дом. Капитан, стоявший рядом с генералом, смотрел на свои часы.
— Восемь снарядов в минуту, — сказал он. — Я был под Перемышлем, под Львовом, но такого не видел.
Смертоносный вибрирующий звук пролетающего над головой снаряда: один — дальше, другой — ближе. Наконец, совсем рядом — чуть ли не цепляет за голову!
— Ложись! — крикнул генерал.
Взлетели доски забора, перемешанные с землёй и какими-то кустами. Заложило уши. Следующие снаряды легли в отдалении. Поднялись, отряхиваясь. Только прапорщик Брянцев остался лежать навсегда.
— Малообещающее начало, — сказал Марков, услышав грохот канонады. — Сколько до города? Вёрст пятнадцать? Больше? И так слышен огонь.
Он вместе с Тимановским объезжал построенный в походную колонну 1-й Офицерский полк, переправившийся наконец на правый берег. Солнце поднималось не из предрассветных облаков, а из мутной полоски дыма, растягивающейся по горизонту.
— В станицу заходить некогда, господа, — говорил генерал. — Слышите? Уже началось. Второй день штурма. Без нас Екатеринодар не взять.
Он установил порядок движения: батальоны, инженерная рота, артиллерийская батарея. Повёл колонну Тимановский. Сам с ординарцами и офицерами связи поскакал вперёд, туда, где вместе с весенним безоблачным днём начинался решающий штурм, решающий бой, где должна ждать его главная победа.
Дорога шла через небольшие пустовавшие хуторки, через такие же пустые фермы, окружённые садами, изумрудным туманом распускающихся деревьев. Некоторые строения разбиты снарядами, другие — обуглены пожарами, кое-где у дороги, в канавах — трупы в шинелях и матросских бушлатах. Преодолели небольшой подъем дороги, ведущей к хвойной роще. За рощей — белый домик среди распускающихся тополей. Разрыв снаряда совсем недалеко, шагов двести. Подъехали к домику. Отсюда открывался вид на степь, вздыбленную фонтанчиками артиллерийских разрывов, за ней — линии красных окопов и город, который надо взять.