Наваждение
Шрифт:
— Давайте. Я сам. Для этой сволочи я могу сделать исключение.
Он взял устройство и, держа на вытянутой руке, приблизился к пленнику.
— Что это такое? — поинтересовался тот, нахмурившись.
— Это такая штука, после которой сам не захочешь, но заговоришь, как миленький.
Вольфрам не придал значения тому, как полковник на некоторое время замолчал, ворочая челюстью, и не успел отвернуться, когда тот сделал смачный плевок ему в лицо.
— Ну, дай мне в ответ по морде! Кулак — вот вещь для мужика! Хочешь, можешь
Вольфрам вытерся тыльной стороной ладони, продолжая сжимать в другой руке либерализатор. Он мстительно посмотрел на полковника и осторожно, так чтобы не видел шеф, передвинул регулятор сразу на несколько положений, в самое крайнее, после чего включил контур дополнительного усилителя, на пиктограмме помеченного восклицательным знаком в жирной красной рамке.
— Давеча я дал себе слово никогда не использовать эту штуковину против людей. Но сегодня исключительный случай, потому что, зная о вас кое какую информацию, полковник, я подозреваю, что не так уж много в вас по-настоящему человеческого. Так что, надеюсь, грех клятвопреступника мне простится.
Отбросив сомнения, он нажал кнопку.
Полковник Алексеенко до этой секунды слушал, насмешливо улыбаясь. Но вдруг он дернулся весь, как на электрическом стуле, рот его открылся, а улыбка в один миг расплылась по лицу, повинуясь мышцам, чуть не грозившим порвать рот пленника. Он издал глубокий чувственный стон. Это длилось ровно две секунды. Вольфрам выключил устройство. Все еще не веря, что мимика ему снова подчиняется, полковник Алексеенко медленно распрямлял губы: они слегка дрожали, словно помня прежнее невозможное положение. Веко на его правом глазу задергалось в нервном тике.
— Заметьте, я еще ни о чем не спрашивал, — зашептал Вольфрам. — Но у вас уже появилось желание быть со мной нежным. Не так ли?
Полковник Алексеенко осторожно дотронулся до рта подушечками пальцев, будто ощупывая: целы ли губы.
— Сволочь… — тихо выдохнул он.
Вольфрам не сомневался, что на его месте полковник даже не стал бы задумываться, проделывать ли такое еще раз. Так почему он должен рефлексировать? И все же, нажимая снова на кнопку, Вольфрам подумал, что, наверное, не стоило этого делать. Полковник, хоть и мерзавец, но нет сомнений, что он сильный духом человек. Пусть даже дух этот гнусно припахивает, одного у него не отнять — этот гад, действительно тертый калач, каких поискать.
Вторая пытка-попытка длилась чуть дольше — секунды три или даже четыре, к концу которых у полковника полились из глаз слезы, и он уже должен был упасть на пол, чтобы валяться в ногах своего мучителя, с поцелуями и соплями начать вылизывать носки туфель, приговаривая: «милый, я все скажу». Но полковник Алексеенко держался. Дольше всяких рамок, предусмотренных теми, кто составлял инструкцию, прекрасно зная о том, какую опасность может представлять в данном случае прибор. Знал об этом и Вольфрам. И сейчас по-настоящему
Когда глаза полковника закатились и он начал терять сознание, Вольфрам отпустил кнопку и со всего размаха шваркнул «либерализатором» об пол. Прибор треснул напополам. Вольфрам довершил его судьбу, с хрустом раздавив ногой ненавистную коробку.
Обеспокоенный Анисимов очутился рядом.
— Что случилось?! Агент Вольфрам, что вы себе позволяете?!
Он посмотрел на осколки прибора. Если до сих пор Вольфраму удавалось скрыть свою задумку, то теперь, после этой выходки не отвертишься от вопросов.
— Может, все-таки скажете, агент Вольфрам, какой уровень вы установили? — раздраженно щурясь, Анисимов наградил подчиненного ледяным взглядом. Ни его тон, ни вежливое «вы», которое обычно не употреблялось в отношении старшего к младшему, не предвещали ничего хорошего.
Вольфрам поднял руку, честно показав два раза по четыре.
— Самый максимум?! — ахнул шеф. — И ведь не постеснялись моего присутствия. Нехорошо, агент Вольфрам. Ой, как нехорошо. Чтобы сегодня же у меня была объяснительная!
— Сделаю, — угрюмо буркнул он. — Я уже пожалел о содеянном. Если это вас успокоит.
— А мне этого мало, агент Вольфрам. От вас мне еще понадобится докладная о причинах поломки прибора!
— Будет сделано!
— Будет сделано, — проворчал Анисимов. — С вашим поведением, как-то не верится. Вот что нам с ним теперь делать прикажешь, если этот монстр и сейчас в отказ пойдет?..
Он показал на полковника, затем схватил Вольфрама за руку и потащил к выходу.
— Осколки хоть прибери! — зашептал он. — В общем так. Я сейчас ухожу. Нужно кое-что передать в центр. Когда он очухается, скажешь, что я унес прибор с собой, чтобы допросить его коллег, а когда, мол, вернусь, мы повторим. Может быть, так он словоохотливее станет.
— Сами учите меня лжи, Сергей Иванович?
— Да ты без меня кого хочешь научишь! — прикрикнул Анисимов, впрочем, без особой злости. — Если он так и не заговорит, начнешь процедуру по форме два-дэ. Без обсуждений! С тебя информация! Только прошу, больше никакой самодеятельности! Свидетелей беречь надо, а не срывать на них злобу и не мстить за прошлые обиды. Если мы все начнем вспоминать, что было…
Анисимов не досказал. Он вяло махнул рукой: мол, да что там.
— Подобного больше не будет, — сказал Вольфрам, собирая остатки прибора в кучу. — Честно.
— Ой, не верю я тебе! — шеф покачал головой. — Ладно. Болтовней делу не поможешь. Смотри, он скоро очухается!..
Анисимов взял у него обломки и удалился.
Еще минут пять Вольфрам сидел рядом с полковником, неотрывно глядя на его лицо и прислушиваясь к дыханию. Тот все еще был бледен. Вольфрам дождался, когда шея полковника нальется кровью, кожа примет прежний багровый оттенок, а в открывшихся глазах появится осмысленность.