Наверху
Шрифт:
На той же неделе он в очередной раз принимал врача и рассказал ей о женщине наверху. Та закивала сурово и чуть ли не с энтузиазмом, будто увидела в его новой навязчивой идее положительный сдвиг, сулящий скорое исцеление.
— Может быть, вам стоит поговорить с ней, позвонить по телефону? — предложила она.
— И что я скажу? Что не выходил из дома больше девяти месяцев, что боюсь выходить на улицу, так как при одной мысли об этом снова вижу перед собой лицо своей мертвой подруги? По-вашему, если я ей в этом признаюсь, она согласится продлить наш договор еще на год?
Однажды ночью Сильвия насчитала тысячу шагов и обрадовалась этому, как ценному достижению. Она решила, что в следующий раз попробует одолеть полторы.
Это случилось днем, когда в доме было тихо и Питер особенно остро чувствовал свое одиночество. Вместо того чтобы пассивно слушать ее шаги, приглушенные разговоры по телефону или свист чайника, он решил наконец откликнуться сам. Вот уже много месяцев его родным, друзьям и врачу приходилось вытягивать из него ответы на самые разные вопросы, начиная с того, как он себя чувствует, и кончая тем, каковы его планы на дальнейшую жизнь, — а тут он вдруг осознал, что единственный человек на свете, с которым ему хочется поговорить, вспоминает о нем, лишь доставая из почтового ящика очередной чек. Не было никакой гарантии, что она его услышит. Соседи сверху редко прислушиваются к соседям снизу, и едва ли стоило надеяться, что ей придет в голову хоть на минутку приложить ухо к полу. Оставалась только одна возможность — написать ей.
Он вырос в католической семье, так что исповедь казалась вполне уместной. Но он не был готов заводить тот разговор, к которому все его подталкивали. Он хотел начать с малого, откуда-нибудь издалека, с маленькой тайны, которой еще никогда никому не раскрывал.
Когда к нему зашел Джордан с продуктами, Питер дал ему конверт с чеком за квартиру и еще один — чистый, если не считать стоящего на нем имени хозяйки, Сильвии Петерсен.
— А это зачем? — спросил Джордан.
— Просто положи ей в ящик вместе с чеком. Это записка. Я стал плохо спать из-за шума, вот и решил попросить по-соседски, чтобы вела себя потише, — солгал он.
Он был рад уже тому, что его тайна выпорхнула в мир. Он представлял ее себе с крылышками. И как его домовладелица держит ее в руках и ощипывает.
Сильвия пришла с работы измотанная. Начался сезон гриппа, и почти весь день она занималась тем, что делала уколы чихающим на нее больным. Пачка писем, брошенная на стол, выглядела средней по величине. Она заметила там счет за кабельное телевидение и напоминание дантиста о том, что пора зайти к нему для регулярного профилактического осмотра. Распечатав конверт от жильца, она сунула сложенный чек к себе в бумажник. Потом увидела простой белый конверт без марки, со своим именем.
Вскрыв конверт и прочитав нацарапанную от руки записку, она решила, что это чья-то грязная шутка. Когда мне было двенадцать, я онанировал, думая о своей сводной сестре. Она огляделась: не подсматривает ли кто-нибудь с хихиканьем к ней в окно? Потом выкинула записку в мусорное ведро, поразмыслила, вынула ее оттуда, разорвала пополам и отправила обратно.
Было совершенно неважно, знает его хозяйка, что письма приходят от него, или нет. Важно было все выложить. Я списывал на экзаменах пришло через три недели. На втором курсе я прогулял все лекции по микроэкономике — еще через месяц. Минуло еще полтора месяца, и в ящике появилось Это я заблевал приятелю всю машину. Затем он стал передавать их через друзей чаще, уже не притворяясь, будто сопровождает ими очередной чек. Я изменял своей подружке на третьем курсе, когда учился за границей и Я так и не простил отца за то, что он бросил мать очутились в ящике с промежутком всего лишь в одну неделю.
Сильвия обрела утешение. Письма появлялись в ее ящике, словно крошечные рождественские подарки. Когда они стали приходить с большей частотой, она заметила, что дожидается их ежедневно с тем же нетерпением, с каким в прошлом предвкушала сон. Она думала, что знает, откуда они приходят, хотела было повесить над парадной дверью камеру видеонаблюдения, но потом отказалась от этого замысла: пусть они будут весточками от неведомого призрачного друга.
Я боюсь выходить из квартиры. Я не покидал ее с тех пор, как здесь поселился. Я в ловушке.
Питер не хотел больше скрываться. На этот раз он положил записку в один конверт с чеком. Смачивая языком клейкий краешек, остановился на полдороге и вынул ее опять. И подписал в конце: помогите.
Хронический недосып наконец сказался на работе Сильвии. Она заснула у постели больного и не дала ему лекарство в назначенный час. Промах не был фатальным, однако действие ее лицензии приостановили на месяц и вдобавок спросили, не пора ли ей на пенсию.
«У вас будет полно свободного времени. Хотите — развлекайтесь, хотите — читайте книги, которые не успели прочесть. У вас только и будет что свободное время», — сказали ей.
В этом сквозил намек на первые признаки сенильности, но Сильвия не стала возражать, поскольку не хотела, чтобы ее коллеги знали правду: что она уже много лет живет будто бы во сне наяву. Она попыталась вспомнить, случалось ли ей прежде задремать на работе, и поняла, что по-настоящему ясным ее сознание бывает лишь по ночам. От утра к вечеру она брела, как лунатик.
После этой печальной смены Сильвии очень нужно было очередное письмо — хотя бы для того, чтобы немножко отвлечься от тяжелых мыслей. Она нетерпеливо открыла почтовый ящик и шарила среди предложений о кредитных картах и рекламных листков, пока не нашла то, что искала. Конверт был довольно увесистый и пухлый, как маленькая подушечка. Сильвия вбежала в дом, бросила остальную корреспонденцию на кухонный стол и села, чтобы вскрыть его. Подковырнула уголок клапана, сунула под него палец и провела из конца в конец. Потом развернула послание, и ей пришлось прочесть первую фразу несколько раз — только тогда она убедилась, что поняла ее правильно. Я виноват в смерти моей подруги.
Тем вечером Питер и его подруга были в баре на Капитолийском холме. Они слишком много выпили — праздновали его поступление на курсы литературного мастерства в Вашингтонском университете. Обоим было нельзя садиться за руль. Они взяли такси и договорились на следующее утро встать пораньше, чтобы успеть забрать его машину, прежде чем ему выпишут штраф.
Они жили в многоквартирном доме около Аврора-авеню. Скоро их общий заработок должен был вырасти — тогда они планировали перебраться в другое место, подальше от шума и неоновых вывесок с погасшими буквами. Заметив, что на тротуаре слоняется без дела какой-то человек, они сначала приняли его за бездомного. Он преградил им дорогу ко входу. Питер обернулся и увидел, как отъезжает их такси.
Когда он повернулся снова, незнакомец уже навел на них пистолет. Подруга Питера замерла рядом. Грабитель, от которого разило спиртным, велел им отдать кошельки. Они послушались, но он не уходил. Он подступил ближе, кашлянул Питеру в лицо. Где-то неподалеку проехала карета скорой помощи; ее сирена отвлекла грабителя.
Питер толкнул подругу вперед, к дому. «Беги!» Он сам не знал, зачем он это сделал. И тогда не знал, и потом не понял.
Грабитель повернулся и выстрелил в нее. Когда она упала на колени, он бросился бежать. Он выстрелил ей в спину, поэтому последним, что она видела перед смертью, был ее родной дом.