Навсегда(Роман)
Шрифт:
Наконец и ночь и душные утренние часы в жарком вагоне — все осталось позади. Попутный грузовик, в котором они ехали от Клайпеды, ушел, и они остались вдвоем в начале длинной аллеи.
В пестрой от цветов траве стрекотали кузнечики, и птицы летали, посвистывая, среди деревьев. Аллея была знакомая: когда-то они со Степаном шли по ней и в конце ее в первый раз в жизни увидели из темноты освещенные окна террасы.
Аляна вскинула на плечо рюкзак, подняла с земли чемодан и пошла по аллее.
— Давай
— Нет, ничего, мне не тяжело.
Степа вздохнул и сказал:
— А я устал…
Так они прошли всю аллею, и она снова увидела дом и маленькую башенку, куда вела скрипучая лестница. Ворковали голуби, перелетая с подоконников на крыши, и издали слышался непрерывный шум моря, широкий, бесконечный.
Она думала об этой минуте, ждала ее почти со страхом, а сейчас не почувствовала никакого волнения.
То отражение, какое хранилось в глубине ее сердца, — этого дома, башенки, аллеи, голубей и шума моря, — все было бесконечно ярче, волшебней и прекрасней, чем то, что она видела сейчас…
Высокая женщина с усталым лицом, в белом медицинском халате, спустилась им навстречу по ступенькам знакомой веранды.
Она поздоровалась за руку с Аляной и со Степой. Ее звали Александрой Васильевной, она была главным врачом военного госпиталя, а теперь считалась директором первого, еще не открытого санатория у моря.
— Очень рада, что вы приехали. И еще с помощником?
— Да, пришлось с собой взять. Бунтует. Не желает без меня оставаться… Пусть посмотрит море.
Александра Васильевна отобрала у Аляны чемодан и провела ее в комнату, где стояла железная госпитальная койка, покрытая серым солдатским одеялом, попахивающим дезинфекцией.
— Вот тут вы можете переночевать. Вы надолго к нам?
— Нет, думаю, всего несколько дней. Посмотрим, что у вас есть, чего вам не хватает, и скорей обратно.
— Что у нас есть, я вам быстро покажу, а вот чего не хватает — список будет длинный.
— Я знаю, — сказала Аляна. — Затем меня и прислали. Нужно как можно скорее приготовить людям место, чтоб могли отдохнуть!..
Втроем они обошли весь первый этаж дома, где еще попадались таблички «операционная», «изолятор», но все эти комнаты стояли пустыми, повсюду были начисто вымыты и выскоблены полы и пахло дезинфекцией. В кладовой лежали горы серых тонких одеял и высокие стопки выстиранных простынь с овальными казенными штампами.
Когда они снова вышли на воздух, Аляна увидела захиревший, но не погибший цветник. Поодаль, около домика, где помещался склад, прохаживался загорелый автоматчик с расстегнутым воротом.
— Что ж, — сказала Аляна, — койки у вас есть, есть немножко цветов, синее море и автоматчик, чтобы
— Правильно, — сказала Александра Васильевна и засмеялась. — А вы, милая, идите-ка сейчас выкупайтесь в этом самом море. У вас лицо от пыли серое.
— Правда, пожалуй, мы сходим.
— Вот по этой дорожке, — сказала Александра Васильевна.
— Да, по этой ближе всего. Я знаю.
Дорога к морю была знакомая. Они брели, увязая в сыпучем белом песке. Потный и размякший Степа плелся нехотя и оттягивал назад ее руку.
Она вспомнила, что обещала и позабыла послать Матасу в самый час приезда открытку. Ей всегда радостно было о нем вспоминать. Даже их «объяснение» перед самым ее отъездом и то не оставило и капли горечи и стыда. Она знала, что Матас ее любит. Но что значит это слово? Кто возьмется объяснить его точный смысл?
Она догадывалась, что когда-нибудь он заговорит об этом. И он заговорил на вокзале, провожая ее, около вагона. Страдая, запинаясь на каждом слове, он пробормотал что-то насчет того, что, может быть… когда-нибудь… наступит такое время… она подумает?..
Вокруг них суетились люди. Это были последние минуты перед отправлением.
— Нет… — глядя в сторону, утвердительно спросил Матас, потому что она молчала. И вдруг торопливо, чтоб не дать ей ответить, проговорил: — Нет! Я знаю: нет, нет… И я ничего у тебя не спрашивал. Правда, я не спрашивал? — И, точно это и был желанный, ожидаемый им ответ, с облегчением вздохнул. — Ради бога, только скажи, — ведь я ничего не спрашивал?..
— Нет, — сказала Аляна и ласково дотронулась до его плеча. — Конечно, ты ничего не спрашивал.
— Ну, значит, все хорошо, — сказал Матас. — Все по-прежнему будет хорошо. Ты мне напиши сейчас же, как только доедешь!..
Еле вытаскивая ноги из горячего песка, они со Степой взобрались на пышущую жаром последнюю дюну, и ветер сразу подхватил и стал трепать их волосы. Они увидели перед собой море. Маленькие волны, сверкая на бегу, издалека накатывались на отлогий песчаный берег, вдоль которого шипела и пенилась извилистая полоса прибоя.
Они спустились и сели среди жестких, длиннолистых кустиков. Аляна стала раздевать Степу. Стащила с него рубашонку и погладила плечи. Вылезая из пропотевшего белья, он кряхтел от удовольствия, чувствуя прохладное веяние морского ветерка, потягивался и сам приговаривал: «О-о, плечики!..» — и, натужась, сгибая руки, покряхтывал: «О-о, мускульчики!..» Так всегда говорил ему во время одевания дедушка. Он сразу пришел в отличное настроение и позабыл об усталости.
— И это тоже снимать? — радовался он, удивляясь тому, что можно совсем раздеться «прямо на улице».