Навсегда(Роман)
Шрифт:
Степан на цыпочках подошел и заглянул в комнату больной. На высоко подоткнутых подушках, ни на кого не глядя, лежала Магдалэна, и ее светлые волосы с пушистой прядью, упавшей на висок, были так похожи на пушистые волосы Аляны, что сердце Степана сдавила нестерпимая жалость. Поскорей отвернувшись, он прокрался через кухню, вошел в темный чуланчик Аляны и не в силах ни о чем думать, сжав голову руками, сел на узенькую постель.
Все двери были раскрыты настежь, и тишина в доме стояла такая, что слышно было каждое слово, когда Магдалэна опять заговорила, часто и слабо дыша:
— …Я мешала, но это потому…
Старый мастер невнятно бормотал что-то утешительное, успокаивая ее.
После долгого молчания Магдалэна как-то по-новому, спокойно, почти равнодушно протянула:
— Меша-ла… А ведь я вас любила… обоих.
— Мама! — вдруг торопливо позвала Аляна. — Мы знаем, мы всегда это знали, мама!
Магдалэна, вероятно не слушая, удивленно сказала:
— Дождь! — И, когда муж несколько раз повторил ей, что дождя нет, мечтательно добавила: — А в детстве была такая хорошая погода…
Много времени спустя Степан услышал шаги Аляны, заплетающиеся и неуверенные, точно она шла с закрытыми глазами. Она остановилась в дверях своего чуланчика. Глаза ее были переполнены слезами, заливавшими лицо.
— Ну что, что? — замирая, спросил Степан.
Прерывающимся шепотом она сказала:
— Ничего… Завтра увезут и… вдруг она не вернется?.. — Она запрокинула голову и, точно терпела сильную боль, тяжело перевела дыхание. — Какие мы все жестокие, какие черствые и жестокие друг к другу… Она стирала чужое белье… А дома не успевала, сил не хватало. Она была такая приветливая и покладистая, когда работала у хозяек, а дома у нее был тяжелый характер. Не хватало сил… Боже мой, и я спокойно говорю: «был», как будто уже…
— Перестаньте вы себя мучить! Перестаньте сейчас же! — сказал Степан, подходя к ней вплотную. — Какая вы жестокая?.. Вы добрая, вы самая милая, и я вас ужасно, я вам прямо говорю, на всю жизнь…
Не дав ему договорить, не переставая плакать, Аляна все с тем же горестным, безутешным выражением лица перебила:
— Да, да, и я вас тоже ужасно, ужасно люблю…
Она положила руки ему на плечи, обняла за шею и прижалась мокрой, залитой слезами щекой к его лицу.
Так они простояли долго, осторожно держась друг за друга, и она наконец затихла и перестала плакать. Немного погодя она слегка отстранилась, внимательно посмотрела ему в лицо, прерывисто вздохнула и, медленно потянувшись, поцеловала его губы своими горячими, распухшими от слез, мокрыми губами.
Потом со вздохом, мечтательно прошептала:
— А если ты мне когда-нибудь изменишь, я тебя убью-у… Ладно?
— Хорошо, — радостно сказал Степан.
— Ну ладно, — сказала Аляна. Чуть улыбаясь и еще прерывисто вздыхая, она поцеловала его еще раз.
Глава тринадцатая
Ранним утром к пустынной платформе полустанка железной дороги подошел товарный поезд. Дежурный, ежась от утреннего холода, вышел встречать.
Паровоз окутался белым паром и затих, будто принял решение ни за что дальше не ехать. В тишине стало слышно, как шумят вокруг насыпи сосны.
В самом хвосте длинного состава в одном из вагонов послышалось сиплое простуженное откашливание. Тяжелая дверь приотворилась, и в щель просунулось бледное лицо зевающего во весь рот с зажмуренными
Прямо против вагона, шумя и покачиваясь от ветра, стояли первые редкие сосны леса. Под насыпью, зарывшись в землю, валялась красная от ржавчины железная бочка. Мелкий ручеек ленивыми извивами уходил между деревьев в безлюдные поля.
Оглядев все это, человек обернулся в темную глубь вагона, где провел ночь, и вдруг решительно поднял с пола кусок мешковины, служившей ему подстилкой. Он аккуратно сложил и спрятал его в ковровый саквояж, натянул в рукава долгополое непромокаемое пальто и спрыгнул на землю. Там он старательно отряхнул от вагонной пыли свой костюм и мятую-перемятую шляпу и стал спускаться под откос насыпи.
Пройдя по скользкой от осыпавшейся хвои тропинке до топкого берега ручья, он вынул из саквояжа стеклянный стаканчик с золотой надписью «Кафе Люкс» и зачерпнул воды. Затем, выбравшись обратно на сухое место, улегся под сосной, вытащил завернутые в бумагу два ломтика черного хлеба с сыром и начал есть, запивая маленькими глотками холодной воды и поглядывая вокруг с брезгливым недоверием человека, привыкшего ничему не удивляться, ничему не верить и ничему не радоваться.
По шоссе протрусила телега с закутанной бабой, затем какой-то парень деревенского вида, остановившись у края дороги, поздоровался и спросил, показывая на станционные постройки:
— Что это за место, прошу прощения?
Человек, продолжая жевать, оглянулся на станционный домик и пристально осмотрел парня:
— Место? А черт его ведает, голубчик. Может быть, это Ошмяны. Или Шяуляй. Или Нью-Йорк. Предположим даже, что это какой-нибудь чертов Шяуляй-Йорк, тебе-то на что?
Парень поморгал, ничего не поняв, и осведомился насчет отхода пассажирского поезда на Ланкай. Человек решительно ничего не знал про расписание, но пригласил парня подойти поближе:
— А курить мы с тобой что будем?
Парень, недоуменно моргая длинными белыми ресницами, пожал плечами:
— А что же курить, как не папироски? — и полез за пазуху.
— Ну, папироски так папироски, — снисходительно согласился человек в шляпе, закуривая предложенную папиросу, и, полузакрыв глаза, жадно затянулся.
— А теперь рассказывай! — кивнул он между двумя затяжками. — Зачем тебе ехать, куда ехать и так далее. Валяй, я слушаю.
Парень поглядел на него не совсем доверчиво, но вздохнул и, так как скрывать было нечего, объяснил, что едет искать работу. Слышно, что в Ланкае требуются люди на работу. Какая-то там мелиоративная контора открывается.
— Слышно! Каких же там рабочих будут нанимать? — с сомнением спросил человек, прикидывая, сколько еще остается докурить.
— Уж я не скажу точно. Разных, говорят. Чернорабочих, и механиков, и всяких, говорят.
— Хм! Говорят! — насмешливо хмыкнул человек. — Ланкай — это где-то близко, глухая дыра. Брехня какая-то!
— Эх, — сказал парень с некоторой досадой. — Так я ведь не на базаре слышал, я открытку получил.
Человек потребовал открытку и так внимательно стал ее читать, что даже позабыл про догоравшую папиросу. Прочитав, он перевернул открытку на другую сторону, где был адрес.