Навсегда с ним
Шрифт:
— Ты должен жить, — убеждала она, — должен найти счастье, должен бороться за него. Я хочу, чтобы ты был счастлив, имея сына, имея… семью. Я… — пробормотала она сквозь слезы, — я хочу, чтобы у тебя была любовь.
— Мне не нужна ничья любовь, кроме твоей. И я никого, кроме тебя, не полюблю.
— Гастон…
Не дав Селине договорить, он взял ее за подбородок, поднял лицо и накрыл губы поцелуем. У Селины перехватило дыхание, и она ответила тихим стоном. Она возвратила ему поцелуй и провела ладонями по густым курчавым волосам на его груди. Никогда ей не забыть волшебных
Он любил ее. Воин-рыцарь, который каждой клеточкой противился самой мысли о любви, который страшился ее больше, чем смертельного удара мечом, любил ее! Он смеялся над этим словом, но теперь сам произнес его. С выступившими на глазах слезами…
Но даже теперь, когда она со страстью целовала его, грустные мысли продолжали мучить ее.
Через пять дней она уже не прикоснется ладонями к его груди, У нее отнимут эти поцелуи, вырвут из сердца любовь и страсть, уничтожат в душе сладкое желание всегда принадлежать этому человеку.
Кошмарные картины бесконечных лет в одиночестве проносились в ее мозгу. Холодные дни и еще более холодные ночи без ее Гастона. Жить лишь воспоминаниями о нем, об их любви, о маленькой толике счастья, украденного у судьбы?
Гастон будто прочитал ее мысли, потому что, не прерывая поцелуя, неожиданно схватил ее и опрокинул спиной на стол. Она вскрикнула, сопротивляясь, но все равно желая его. Они не могут… слишком опасно… От людей на улице их отделяет всего лишь тонкий слой материи. Их могут услышать! Или кто-нибудь случайно заглянет внутрь шатра. Тогда придется забыть о расторжении брака. Тогда этого не произойдет ни сейчас, ни через месяцы — никогда.
Его уже ничто не могло остановить. Он приник к ней. Сейчас они были одним телом: их дыхание слилось, сердца бились в унисон, и она принадлежала ему. Пусть идут часы, дни, недели — они будут одним целым и будут сопротивляться силе, готовой разорвать их объятия и разлучить навеки. Они бросят вызов времени, судьбе, смерти.
Селина чувствовала, как он возбужден, но боялась за его раны. Она хотела сказать ему, что в его положении лучше поберечь себя.
Но он ни на что не обращал внимания. Дотянувшись до свечи, он опрокинул ее, и, зашипев, она погасла на грязном полу. В темноте его пальцы рванули корсаж платья, и он прильнул губами к ее обнаженной груди.
Широко раскрытым ртом Селина ловила воздух, а внутри все замирало в сладком томлении. Объятия мощных рук Гастона гнали из ее сознания вопросы и сомнения. Она лишь знала, что сейчас они вдвоем — ее тело, жаждущее любви, и его тело, и они отправятся туда, где осуществятся все их мечты, исполнятся все их желания, где станут реальностью самые сокровенные фантазии. Она хотела этого. Она хотела принадлежать ему. Сейчас, завтра, всегда.
Он поднял ее юбки и рукой раздвинул ноги, открывая путь для своей возбужденной плоти. Потом подтянул ее к себе, пока ягодицами она не почувствовала край стола и его горячее и твердое естество.
— Да, — прошептала она, застонав. — Возьми меня, любовь моя! Возьми меня и не останавливайся.
Он отвел ей руки за спину и железной хваткой ладони прижал их к столу. Другой рукой он привлек к себе ее голову и приник ко рту сладким поцелуем. Он отдавался любви с тем же пылом, с каким только что боролся за свою жизнь на дуэли.
Ей доставляла неизъяснимое удовольствие его сила, ощущение железных мускулов под гладкой кожей. Она наслаждалась запахом его тела, смешивающимся с ее собственным, отдающим ароматом мускуса. Ее пьянило прикосновение к нежной коже щетины на его щеках.
Гастон стонал, и она эхом отвечала ему. В плену страсти она забыла обо всем — о боли и об опасности, о том, сколько дней им осталось, о будущем и о прошлом. Весь мир сконцентрировался в нем одном. В ее рыцаре, в ее Черном Льве. Диком и неистовом. Нежном и любящем. Они близки, они живы…
Он отпустил ее запястья и прижал ее к себе, а она обвила его руками за шею, охватила ногами его бедра, принимая его еще глубже. Их соединенные тела пылали, тишину нарушал только стук их сердец. Теперь они двигались вместе, навстречу друг другу — впитывали один другого, пока между ними не исчезло последнее различие. Твердое и мягкое, мужское и женское, дающее и берущее, средневековое и современное — все смешалось, слилось, пока мир не закрутился в безумном вихре и в центре не остались двое, дарящие взаимное наслаждение.
В истоме она повторяла его имя и молила, чтобы он продолжал. Сейчас, завтра, всегда.
Увы, ничто не длится вечно. Вселенная взорвалась вокруг них ослепительной вспышкой: Гастон и Селина одновременно достигли пика наслаждения и освобождения. Он словно поднял ее, и она парила вместе с ним вдали от темного шатра. Все ушло, остались только любовь и радость.
Ушел даже страх, который жил в ней с утра, когда она заключила с Богом тайный договор.
Глава 26
В открытое окно комнаты Гастона лились лунный свет и свежий ночной воздух. Облокотившись на каменный подоконник, Гастон смотрел на бело-голубой шар, такой яркий, что в его свете терялись крошечные звезды. На холодную далекую сферу, к которой с таким трепетом относились музыканты и поэты. Он горько сожалел, что не может сорвать луну с ночного небосклона.
Именно луна принесла сюда Селину как чудесный и неожиданный дар. Но скоро луна так же, в один момент, отнимет ее у него.
Всего через четыре дня.
Проклятая луна! Он уже давно относился к ней как к врагу, с которым нужно сразиться за самый главный приз его жизни. Однако с серебряным светилом не повоюешь мускулами и сталью. Оно недосягаемо и неуловимо. И сейчас освещало его пустую комнату, словно смеясь над ним и показывая, какой пустой станет вот-вот его жизнь.
Гастон отвернулся от окна и, потирая раненое плечо, стал бесцельно кружить по комнате. Его окружали лишь голые стены — вся мебель и вещи были еще несколько недель назад отправлены в замок родителей, на север. Ройс выбрал для жилья другую комнату. Ему никогда не быть хозяином замка, поэтому негоже пользоваться и хозяйскими покоями, объяснил он.